#черные_дельфины - [93]

— Как ты вовремя, — не отходя от Гриши, тихо проговорила Инга.

— Что ты ещё придумала? Красивый стул, кстати.

— Гриша, — не отвечая Архарову, прошептала Инга. — Зачем вы с Люсей убили Олега?

* * *

— И то и другое по-своему страшно: стать жертвой демонического безумного зла или банальной бытовой жадности. — Инга повернулась к окну, снег пошёл кусками — хлопья слепились друг с другом в комочки. — Хуже того, Штейн считал его своим приятелем, доверял ему.

— И всё же, как ты поняла? — Эдик встал рядом с ней.

— Я удивляюсь другому — как я не поняла этого раньше! Я даже на долговую расписку внимания не обратила. Только когда увидела, как баб-Люся убирается у нас дома — тогда меня и торкнуло. Но это хорошо — иначе бы мы не поймали банду Харона. А началось всё вообще со стремянки! Она лежала под Олегом сложенная и закрытая на щеколду. Если бы она просто упала, когда он её отпихнул ногой — она никогда бы так не закрылась.

— Про неё я помню. А при чём здесь баб-Люсина уборка?

— Когда мы с ней зашли в мастерскую в тот злополучный день, там уже было убрано. Допустим, скрыть следы борьбы мог и другой убийца. Но он не мог уложить влажную тряпку на батарее фирменным баб-Люсиным способом — треугольником, как платок. Это баб-Люся делает, чтобы было удобно её привязывать к швабре. Я, когда это дома увидела, то тут же вспомнила про багеты в углу — они были в пакете из «Пятёры», где обычно закупается баб-Люся. Их Гриша, когда мы вывозили вещи Олега из мастерской после похорон, быстренько выкинул — типа мусором посчитал. А ведь я знала, дурья моя голова, что Штейн всё время у Гриши багеты для фотографий заказывал, и раз они, новенькие, лежали в прихожей, это могло означать только одно: Гриша был в студии в ночь убийства! Я была настолько увлечена расследованием в «Чёрных дельфинах», что просто ничего вокруг не замечала!

Эдик задумчиво её слушал.

— Комраков, перед тем как накачать меня лекарствами, сказал, что Олег пробудился сам. Что он, мол, готов был ему помочь — но Штейну это не потребовалось. Зачем ему было врать, если он был уверен, что убьёт меня, да и сам собирался покончить с собой? Тем более что про Малышева и про Щекотко он признался, что те ушли не без его помощи…

— Как ты думаешь, почему он выбросился? — спросил Эдик.

— Наверное, время пришло. В каком-то смысле тут он проиграл сам себе. Он-то мечтал небось об эффектном конце типа сэппуку. Но ощущалось, что он смертельно устал.

— Маленький мальчик, который все эти годы жил внутри него, очень соскучился по деду, — кивнул Эдик.

— Балясина там порядочно наследила, между прочим, — продолжала Инга. — Не выбросила бутылку с дешёвым коньяком, который Штейн никогда бы не купил. Я ведь её сразу заметила, но не придала значения. А та по своей бережливой привычке просто протерла её и поставила в шкаф рядом с дорогим алкоголем — она-то особой разницы не видела.

— А Гриша? Тихо сделал, как велела мама, и в сторону?

— Ну как же! Он изрядно напоил Олега, не смог его сразу уложить. У них завязалась борьба, пока Балясин не придушил Штейна подушкой — в этой потасовке разбился софит. Я же и убирала осколки — баб-Люся в спешке их не все заметила. В тот момент я решила, что это какая-то давно разбитая лампа. Ну и, конечно, сама расписка. Для Гриши жизнь Олега стоила шесть миллионов рублей, которые он был ему должен за ту злополучную квартиру…

— Всё равно в голове не укладывается! Чтобы эта простая добродушная женщина оказалась на такое способна!

— Простая женщина — ты прав, но добродушной её вряд ли можно назвать — скорее назойливой. Она и у меня во время уборки вечно во всё совала свой нос.

— Подворовывала?

— Нет, что ты! Но всё высматривала — то ли из умысла, то ли из неуёмного любопытства. Так и у Олега нашла эту злосчастную суицидную записку для Харонa и верёвку (он её купил, чтобы сфотографировать орудие «пробуждения») — и всё придумала. Тут подошёл очередной обещанный срок платежа, денег-то у Гриши по-прежнему не было, вот и порешили.

— Да, милая семейка.

— Никого больше я близко не подпущу к своему дому. Куплю робот-пылесос, назову Порфирий…

— Главное, после того, как они хладнокровно убили Олега, они продолжали приходить в твой дом. Варенье приносили, стулья чинили…

— А они таким образом за мной следили! Они же знали, что я просто так смерть Олега не оставлю. Баб-Люся видела, как уверенно и слепо я иду по ложному следу — группам самоубийц — и это было ей гарантией, что на её Гришеньку никто не подумает. А Гриша выведывал у меня мимолетом, что там, как следствие идёт? Кого подозревают? Я ему ещё тогда ответила, что полиция никого не подозревает — гибель Штейна суицидом считает. Вот он и успокоился. Радовался, наверное, что так эффективно решил свою проблему. Но когда я задала ему прямой вопрос: «Зачем ты убил Олега?» — он не нашёлся, что с ходу соврать.

— Ну ты, Ин, даёшь! Прямо в лоб спросила? А если бы он и тебя порешил?

— Знаешь, что самое страшное? Они оба только говорили, как они сожалеют — потому что знали, что так положено говорить. А на самом деле они ни капельки не раскаиваются.

— Давай оставим все эти мысли в старом году. Посмотри, что у меня есть для тебя! — Эдик обхватил Ингу за талию и подвёл к комоду, на котором стоял горшок с огненной тигровой лилией.