Черноморский набат - [7]

Более осторожные члены дивана сетовали:

– Аллах лишил реис-эфенди и его приспешников остатков разума! Казна пуста, а войско вот-вот разбежится!

Что касается султана, то он пребывал в больших сомнениях и ждал знака свыше.

«Тамошнее министерство разделилось на две партии, – писал в те дни один из современников, – одна желает продолжать войну, а другая требует мира. Сказывают, что которые останутся последними, заплатят жизнью».

В июле возобновились переговоры между российским полномочным министром Яковом Ивановичем Булгаковым и реис-эфенди.

– Мы строго соблюдаем все мирные трактаты и не помышляем о войне! – честно заявил Булгаков.

– Мы тоже молимся за мирные дни под солнцем! – цокал языком Нишаджи Сулейман-эфенди. – Но у нас есть требования!

– Какие же? – удивился Булгаков. – Кажется, мы ничего не нарушаем!

– Вы обязаны выдать союзного вам молдавского господаря Маврокордато и сменить там вице-консула, который нам не нравится. Как посол, вы не имеете права больше давать убежище сбегающим к вам русским невольникам. Отныне запрещается вывозить на судах из Порты масло, пшено и мыло. Кроем этого султан должен иметь своих консулов в Крыму, а кроме всего прочего вы должны отступиться от царя Ираклия как подданного Порты и нарушающего тишину в Грузии и Азербайджане.

– Не многовато ли! – невольно вырвалось у Булгакова.

На выполнение этих неимоверных требований Порта давала какой-то месяц. Столь малый срок был не реален даже для того, чтобы претензии были доставлены в Петербург, там обсуждены и отписанный ответ достиг берегов Босфора.

Выслушав реис-эфенди, Булгаков, как гласят исторические хроники «отвечать отказался, вызвав неприкрытую ярость».

Нишаджи Сулейман-эфенди обиделся и побежал жаловаться султану, требуя немедленно заточить дерзкого московита в замок Едикуль, а заодно вместе с ним всех русских купцов.

Абдул-Гамид министру отказал, но велел продолжать военные приготовления.

26 июля при Порте был созван большой совет в присутствии министров, высшего духовенства и военных чинов.

– Я желаю, чтобы каждый высказал свое мнение, надо ли нам воевать с Московией, – заявил Абдул-Хамид.

Еще вчера визирь, заняв у местного банкира-еврея мешок золота, щедро отсыпал его членам совета, объяснив, за что им надлежит голосовать. А потому, потупив глаза, собравшиеся единодушно высказались за войну.

Еще день ушел у Юсуфа-паши на то, чтобы склонить на свою сторону самого султана. Наконец сдался и тот. Итак, все было решено.

Утром 5 августа Яков Булгаков был снова вызван к великому визирю. Со своей свитой он дошел до Топханской пристани пешком. На берегу Яков Иванович, к своему удивлению, заметил, что вместо обычного богатого катера, его на этот раз ожидала простая 14-весельная шлюпка. Это было оскорблением, но делать нечего, на шлюпке посол переехал на константинопольский берег.

Затем, сев на коней, посол и его свита продолжили путь к дворцу султана. Там члены российской делегации были приглашены в диван для угощения. Но как только кофе был выпит, всех присутствующих, за исключением Булгакова и переводчика, вывели.

Беседа с визирем продолжалась четверть часа. Визирь потребовал уже немедленного возвращения Крыма.

– Но ведь наша опека над Крымом определена Кучук-Кайнарджийским мирным трактатом? – вежливо напомнил посол.

– Мы разрываем старый мирный трактат и требуем подписания нового! – заявил он. – Иначе мы все от семилетних детей до седых стариков пойдем воевать с вами!

– Кто же останется стеречь Константинополь и султана? – с горькой иронией отвечал посол. – Что же до пересмотра трактата, то я не уполномочен решать такие вопросы!

После этого Булгаков вышел в приемную и молча сел на софу, обхватив голову руками. Следом вышел драгоман Порты. Опустившись перед Булгаковым, он принялся уговаривать его согласиться с требованиями Порты.

На это Булгаков твердо отвечал:

– Нет! Этому быть не можно!

Через час посол был закован в железо, и отправлен в самую страшную турецкую тюрьму – Семибашенный замок Едикуль.

При этом великий визирь был столь самонадеян, что не посчитал нужным сделать хотя бы ничего не значивший реверанс в сторону Австрии. Это могло бы удержать Вену от военного союза с Петербургом, но турки были сейчас слишком самонадеянны.

Спустя несколько дней был опубликован хати-хуманм с воззванием ко всем правоверным о начале войны с Россией. На военных чиновников по этому поводу были одеты дорогие кафтаны, а верховному визирю вручена сабля, усыпанная алмазами. Его же назначили и главным сераскиром. После этого Юсуф-паша поспешил в Гаджибей, чтобы оттуда командовать походом на Русь. Так началась война, которая завершится совсем не так, как мечталось в Константинополе.

* * *

Если взглянуть на карту Северного Причерноморья 1788 года, то даже самый непосвященный схватится за голову. Владения России и Турции были тогда столь перемешаны, что карта напоминала слоеный пирог. Херсон – в руках русских. Очаков – в турецких. Над Кинбурнской крепостью, что стояла на песчаной косе, прикрывающей вход в Очаковский лиман, развевался флаг русский. Сам же вход в лиман и главная Очаковская цитадель опять же были турецкими. Там у Очакова с середины лета стоял линейный турецкий флот под началом вице-адмирала Хассан-бея.