Люксэ аж рот открыл, такого не ожидал. Оказывается, мы теперь во всем и виноваты. Нашел крайних!
— Я призван королем оберегать достоинство и жизнь всех подвластных Трону Льва людей! — проорал Люксэ так, что сидевшая на соседнем зубце башни ворона сердито каркнула и взлетела, уронив перо из хвоста. — В городе случился бунт, распаленные проповедями фатаренов жители Толозы напали на митрианский монастырь… Я, следуя данному королем и великим герцогом Пуантена праву, был вынужден оборонить монахов от нападения! Но твои горожане, Раймон, атаковали гвардейцев короны, многих убили и ранили! Именем короля я требую, чтобы ты отыскал виновных и достойно наказал их!
— Бунт? — невинно улыбнулся Раймон. Было видно: он нарочно ищет ссоры. — Где бунт? Какой? В замок Нарбонет явились с жалобой лучшие люди города, достойные вигуэры и старшины цехов. Сказали, что ты мечами своих солдат убиваешь безоружных, покушаешься на любимых народом благочестивых проповедников! Мне донесли, что монахи из обители Посоха Эпимитриуса надоумили тебя показать силу! Их вина доказана и теперь имущество монастыря подлежит проскрипции в пользу… в пользу города и всех, кто пострадал от твоих безрассудных действий!
«В пользу города, ждите, как же, — мелькнула у меня мысль. — Сам, небось и наложил лапу на сокровищницу обители! То-то твои копейщики там мелькали…»
Люксэ был мрачнее тучи. Понимал, что мы крепко влипли. Обеими ногами. И что организатором бунта оказался куртуазный и благовоспитанный Раймон, который только и дожидался повода к выступлению.
— Я выпущу из цитадели всех дворян и позволю им уйти, — размеренно глаголил граф Толозы. — Без лошадей и доспехов. Из гарнизона повешу каждого седьмого — город требует отмщения за невинную кровь, пролитую именем аквилонского короля. Мы всегда были добрыми подданными Трона Льва, но когда власть Тарантии превращается в тиранию, оставляем за собой право защищаться. Не думаю, Люксэ, что ты найдешь в городе хоть одного сторонника. Решай! Примешь мои предложения — уйдешь с миром.
— А если нет? — поинтересовался граф, кривясь в злобной усмешке.
— Мы возьмем цитадель и повесим всех. За преступления перед Толозой, ее народом и сувереном!
— Нападение на слуг короля будет означать, что ты открыто изменишь престолу и объявишь войну Аквилонии, — последний раз попытался вразумить Раймона наш командир. — Это не Рокод, мятеж будет считаться незаконным и преступным! Ты уже встал на путь, ведущий к эшафоту, Раймон! Почему? Зачем ты это сделал?
Граф Толозы не ответил. Спокойно развернул коня и направил его к нижнему городу. Понимал, что мы не сдадимся ни под каким видом.
— Началось, — помертвевшим голосом проронил Люксэ. — Не думал, что это случится так скоро… Ламбер, надо подготовится к долгой осаде. Любым способом следует переправить человека из цитадели в город — пусть скачет в Гайард или Тарантию, известит. Мы будем держаться, пока не подойдет армия короля.
— Подумаю, — кивнул я, понимая, что выполнить это будет непросто. Цитадель уже взяли в плотное кольцо, мышь не проскочит. Я решил, что сейчас самое время обратиться за помощью к богам, добрые они или злые: — Эй, десятники! Всем собраться на дворе перед часовней! Жреца туда же позовите! Попросим Митру об избавлении!
— Никаких жертвоприношений, — тихо, чтобы никто не слышал, сказал мне граф. — Через четыре седмицы осады самая тощая курица окажется ценнее слитка золота!
— Ваша светлость, что же я, не понимаю?.. И вот еще: пусть боссонцы пока постоянно дежурят на стенах и бьют из арбалета любого, кто подойдет к стене! Раз началась война, щадить врага смысла не вижу!
— Согласен, — кивнул Люксэ. — И пусть на донжоне поднимут королевское знамя Аквилонии, а вымпел Толозы сбросят в ров — нам он более ни к чему…
* * *
Последующие два дня цитадель почти не беспокоили. Так, больше баловались — постреливали навесом из луков, собрали в двухстах шагах от стены небольшую катапульту и попытались запустить по барбикену тяжелыми булыжниками, но силы механизма оказалось недостаточно и камни бесславно рухнули перед воротами, поняв столбики пыли. Подтаскивать катапульту ближе горожане не решились — арбалетчики оставались настороже, а боссонцы славятся своей меткостью. Граф Раймон больше не появлялся, своих людей для переговоров не присылал и вообще делал вид, будто его в Толозе и вовсе нет, а ссора жителей города с королевским гарнизоном это сугубо их личное дело.
На следующее после начала осады утро мы провели небольшой совет, в котором участвовали месьор Люксэ (кстати, на наречии Полуденного Пуантена вежливое обращение звучит не «месьор», а «мессен»), я сам, как сотник пешего войска, и двое самых опытных десятников. Думали, как отправить гонца и кого именно выбрать. Никто из боссонцев не подходил — выглядят нездешними, все как на подбор светловолосы и светлоглазы, а обитатели Пуантена в большинстве смуглые и темны головой. Да и рожи наши в городе примелькались. И тут меня внезапно осенило:
— Ваша светлость, а если одну из девок отправить?
— Чего? — вытаращился граф. — Ламбер, ты не заболел, случаем? Девку?
