Черное солнце Афганистана - [2]

А время отмеряло последние спокойные утренние часы начала праздничного дня. Да и спокойными их можно было назвать с большой натяжкой, поскольку к незатихающему возбуждению, ставшему привычным со своими постоянными тревогами и вылетами на боевые операции, прибавилось желанное состояния приятной радости ожидаемого торжества праздника. Пусть далеко от своего дома, от родины, среди незнакомой природы и незнакомого народа, но праздник есть праздник, и отмечать его русский человек привык со всей широтой души.

Праздничный февральский день, зимний по нашему календарю, в Джелалабаде выдался ясным и по-летнему жарким. Здесь на юге Афганистана зима и весна почти неотличимы друг от друга, поскольку нет заметного перехода времен года, и они своей дневной теплотою похожи на наше российское лето. Повсюду роскошное буйство зелени, которая не ведает холодного дыхания все морозящей зимы. Места красивые, курортные. Долины Кунара, как Швейцария, только с жарким климатом, сухие афганские субтропики. Повсюду растут пальмы, упругие листья которых поблескивают зеркальной гладью, кустистые бананы, стройные, как отборные гвардейцы, высокие эвкалипты, а в садах за глинобитными оградами зреют абрикосы, хурма, апельсины, груши, мандарины, гранаты, айва и прочая южная экзотика. Берега реки заросли травой, в топких низинах и над ручьями тянутся вверх камыши высотою в два человеческих роста — царство диких уток и летучих мышей. Река бурно пенится на отрогах и каменных выступах, несмотря на жару, хранит в себе холод горных ледников, и по утрам над стремительным потоком стелется белесый молочный туман.

Солнце начало припекать с утра.

Весь летно-технический состав эскадрильи размещался в просторных темных полуподвальных комнатах массивного здания аэропорта, потеснив немного афганцев. Их эскадрилья, состоящая из шести стареньких Миг-17, подаренных советским правительством в знак дружбы между нашими странами еще в незапамятные времена, тоже базировалась на Джелалабадском аэродроме. Командовал эскадрильей высокий черноусый майор Махмуд, как он представился нашим пилотам.

Вечером, в первый же день прибытия, как и положено, офицеры отметили «новоселье». Пригласили для знакомства и майора Махмуда, с эскадрильей которого предстояло сотрудничать и совершать боевые операции. За рюмкой крепкого русского «чая» он охотно рассказал, что учился летать в летно-методическом центре подготовки летного состава в городе Фрунзе, столице Киргизии, что тамошние горы похожи на афганские, что ему очень понравилось пребывание в Советском Союзе. Еще майор доверительно признавался, что у него там даже закрутилась страстная любовь с голубоглазой блондинкой, которая была официанткой в офицерской столовой, что ее, эту блондинку, привезти сюда в Афганистан ему, к большому огорчению сердца, не удалось, несмотря на все попытки, ибо нарушать законы шариата ни он, ни кто иной из правоверных мусульман не может. Но он о ней часто думает и постоянно тоскует.

Однако боевого сотрудничества с афганской эскадрильей налаживать так и не пришлось. Эта эскадрилья практически не летала. За все время совместного базирования на джелалабадском аэродроме летчики майора Махмуда поднимались в воздух всего три раза, да и то, как было очевидно, скорее для поддержания уровня своей летной подготовки, чем для выполнения конкретного боевого задания. Да и сбрасывали они бомбы не по конкретно намеченным целям, а приблизительно — по склонам гор в районе целей. Опытным глазом было видно, что пилоты они не ахти какие, да и воевать против своих соотечественников у них особого желания не чувствовалось. По этому командование нашей эскадрильи при планировании боевых действий крылатое подразделение майора Махмуда в расчет не брало, поскольку польза от них была нулевая. А через полтора месяца после нашего прилета и совместного базирования, афганская эскадрилья и вовсе улетела на базу в Кандагар.

Накануне отлета майор Махмуд устроил прощальный дружеский обед, на котором собрались командиры русской и афганской эскадрильи и некоторые летчики. Был на нем и лейтенант Александр Беляк. Ему еще не приходилось бывать на азиатском застолье, и порядок подачи блюд удивил. Сначала пили чай с восточными сладостями, сушеными абрикосами, изюмом, орешками, потом (уже под наш «чай с градусами») подали на блюдах сваренную картошку, крупно нарезанную и уложенную горкой, поверх которой лежали объемные куски вареного мяса и головки чеснока, а в завершении обеда, как вершина праздничного застолья, принесли плов. Настоящий азиатский плов с душистыми приправами, ребрышками молодого барашка и сочными кусочками курдючного сала, которые таяли во рту.

— Чудной народ! Даже еда у них подается совсем не как у людей, а все шиворот на выворот, — многозначительно изрек изрядно подвыпивший Василий Друзьякин. — Азиаты они и есть азиаты, но плов пища отменная, то, что надо!

— Ну, ты даешь, Вася! — сказал Гусаков осуждающе. — Пожрал на халяву и ерничаешь! Нет бы благодарность людям высказать.

— Так они ж по-нашему не понимают ни бельмеса! — отпарировал с улыбкой штурман. — А попить после плова не мешало бы.