Черное и черное - [49]

— Спасибо. Это то, что надо. И почему я не подумала об этом раньше.

Он улыбнулся:

— Тебе помочь?

— А ты хочешь?

— Да.

— Помоги.

Он взял из ее руки расческу и начал расчесывать ее волосы, заметив отсутствие поблизости некоторых элементов ее обычной прически:

— А где же твоя заколка?

— Обойдусь.

Он снова улыбнулся.

Ульрих укротил ее волосы гораздо быстрее нее. Они легко покорялись ему, скручивались в его руках в удобные прядки, а затем сплетались в красивые ровные маленькие косички. Она пораженно и восхищенно обратилась к его отражению в воде:

— Тебе часто приходилось этим заниматься?

— Да.

— Ты сделал красивыми много женщин? — спросила Эрта, отмечая, что почему-то ей это не очень нравится.

— Ты первая.

— Но как же тогда… — озадаченно начала она, но потом резко обернулась, так, что он едва успел выпустить из рук ее волосы, чтоб не причинить ей боли.

— Гром.

— Гром.

Сказали они почти одновременно. И рассмеялись. Грива и хвост Грома всегда были в идеальном состоянии. Она снова повернулась к реке, а его руки снова вернулись к ее волосам. И она начала следить за его неторопливыми ловкими движениями, получая от них необычное удовольствие.

Потом она спросила его:

— Ты считаешь меня красивой?

— А ты так не считаешь? — спросил он в ответ.

— Нет.

— Почему?

— Потому, что не задавалась раньше таким вопросом.

— И тебе никто раньше не говорил, что ты красивая?

— Говорили. Но, мне было все равно.

— А теперь не все равно?

— Нет.

— Почему?

— Потому, что сейчас мне хочется быть красивой.

Они замолчали.

Через несколько минут спросил он:

— А я кажусь тебе красивым?

— Конечно. Ты столь же красивый, как и весь твой красивый мир.

— Он кажется тебе красивым?

— Да. Очень.

— Странно. Я тоже не задавался раньше таким вопросом. Но, и мне он сейчас кажется очень красивым.

— А ты?

— Что я?

— Ты кажешься себе красивым?

— Я не был в этом уверен. Но, если ты считаешь меня красивым, то мне незачем в этом сомневаться. Ты ведь обещала мне никогда не лгать.

— Ты хотел бы быть еще красивее?

— Возможно. Но, я не знаю как.

Эрта, пристально разглядывая его отражение, убежденно заявила:

— Знаешь, я думаю тебе не нужно быть еще красивее. Если ты будешь еще красивее, ты перестанешь гармонировать с окружающей красотой, и вызовешь диссонанс, и это будет уже некрасиво.

Он улыбнулся:

— А ты?

— Что я?

— Если ты будешь еще красивее, не вызовешь диссонанс?

— Я его вызываю сейчас.

— Чем?

— Обезличенностью.

— И ты считаешь, что красивая характерность может быть только внешней?

— Но ведь внутреннюю никому не видно?

— Ты ошибаешься.

— Ошибаюсь?

— Ее видно мне. А если видно мне, то видно всем людям. Я же не бог, не колдун и не особенный уродец. Я обычный человек. Такой как все.

— Внутри я тоже обезличена, — сказала она, возвращаясь к своим воспоминаниям на озере, когда она не могла вспомнить индивидуальность в лицах своих друзей, — если у меня будет красота снаружи, то красота проникнет и внутрь, и изменит то, что внутри.

Он твердо возразил:

— Думаю, все наоборот. Красота внутренняя характеризует красоту внешнюю. Если красота неправильно подсвечивается изнутри, она не будет красивой, она будет уродливой. Как лица людей в темноте при свете неправильно ложащихся на них отблесков факелов. Иногда, даже очень красивые внешне люди кажутся уродливыми.

Они снова замолчали. Он молчал, потому что ему нравилось причесывать Эрту и он тоже получал от этого удовольствие и сейчас наслаждался им, она чувствовала это. Еще она чувствовала, как в нем просыпается желание. И чувствовала, как в ней оно просыпается тоже. Поэтому, молчала и она, слушая это свое желание. Да что же со мной такое, — думала она, — почему я теряю контроль над своими желаниями. И не только над желаниями разума, но и тела. Секс никогда не был для нее чем-то очень значительным. Просто иногда он требовался ее организму и был ей приятен. Но, есть ли возможность им заняться или нет, ее никогда особенно не волновало. Это было праздное удовольствие, которое можно было получить, когда у тебя много свободного времени. Однако, в свободное время можно было получить еще много других удовольствий. Сейчас ей хотелось только секса. Руки Ульриха стали напряженными и даже начали чуть вздрагивать от этого напряжения. Его желание тоже выросло очень сильно. Он перестал расчесывать ее, взял ее руку и вернул ей расческу. Потом уткнулся лицом в ее затылок и произнес:

— Больше не могу помогать.

— Почему? — разочарованно спросила Эрта.

— Потому, что ты сводишь меня с ума.

— Как это?

— Я не знаю.

— Ты меня хочешь, — вслух определила его ощущения она.

— Очень, — подтвердил он ее вывод.

— Я тоже тебя хочу. Хочешь прямо сейчас?

— Да.

Эрта потянула вниз застежку униформы.

Он остановил ее, прижав ее руку своей и не давая ей двинуться дальше:

— Нет. Я хочу, но не так.

— А как?

— Еще не знаю.

Она развернулась к нему лицом, и подняв голову, посмотрела на него. Он тоже смотрел на нее. Она не понимала. Он хотел ее, и она его хотела. Но, он одновременно и хотел, и не хотел. И она не могла понять, что именно он хочет и чего не хочет. И она не знала даже в каком направлении ей нужно искать ответ. Ульрих глубоко вздохнул, сбрасывая с себя напряжение, и поднялся. И протянул ей руку, чтоб помочь встать: