Чернобыль. Месть мирного атома - [143]

У начальника смены третьего блока Ю. Багдасарова справился, мешает ли что работе. Он ответил: "Пока нет, осмотрели доступные места". Лица операторов совершенно явно спрашивают - что?! Однако вслух ни одного вопроса. Дали препарат для йодной профилактики. Принял, и ничего не сказав им, ушел.

А что я мог сказать? О причинах катастрофы даже и не думал в то время. Впервые начал пытаться сообразить, когда уже отвезли в больницу. Раньше не считал нужным, и было чем заниматься. При обходе блоков снаружи начала прорисовываться картина, понял - реактор загинул. Представлял себе так: разорвались технологические каналы, в результате чего в реакторном пространстве поднялось давление и оторвало верхнюю двух тысячетонную конструкцию, пар устремился в зал и разрушил здание, верхняя конструкция после этого "села" на место. Что ее подбросило, и она стала на ребро - до этого я не додумался, да дела это не меняло.

С этого момента реактор четвертого блока для меня стал существовать только как источник опасности для оставшихся блоков.

Придя на щит управления четвертого блока, приказал А. Акимову остановить запущенные после взрыва насосы, поскольку воду от них в реактор подать не удастся из-за разрушения арматурного узла, и незачем это делать по прошествии получаса после взрыва. Все что могло произойти в отсутствии охлаждения, уже произошло. В дальнейшем мы никаких мер к этому не принимали.

И еще я, наверное, виноват, что в той круговерти не объяснил никому - погиб реактор и охлаждать его не надо. Даже Саше Акимову ничего не объяснил. После первого обхода блока понял всю бесполезность и просто сказал Акимову остановить насосы, запущенные сразу после взрыва по моему же распоряжению. Считал Сашу грамотным инженером и ему понятно мое распоряжение об остановке насосов. Да я думаю, что он и понимал, а его участие в подаче воды на реактор объясняется стремлением хоть что-то делать. Как я уже писал, с Брюхановым В.П. у нас на эту тему разговора не было, Фомина Н.М. 26 апреля я не видел вовсе и по телефону не разговаривал. Кстати, и Ю. Багдасарову Фомин не запрещал остановку третьего блока и вообще никто не запрещал после моего распоряжения».

И. Казачков [13]: «Почему ни я, ни мои коллеги не заглушили реактор, когда уменьшилось количество защитных стержней? Да потому что никто из нас не представлял, что это чревато ядерной аварией. Мы знали, что делать этого нельзя, но не думали <...> Никто не верил в опасность ядерной аварии, никто нам об этом не говорил. Прецедентов не было. Я работаю на АЭС с 1974 года, и видел здесь гораздо более жестокие режимы. А если я аппарат заглушу - мне холку здорово намылят. Ведь мы план гоним... И по этой причине - по количеству стержней - у нас ни разу остановки блока не было.

Ю. Щербак - А если бы вы остановили реактор при снижении запаса стержней ниже допустимого. Что бы вам было?

- Я думаю, с работы выгнали бы. Определенно бы выгнали. Не за это, конечно. Но придрались бы к чему-нибудь. Именно этот параметр -количество стержней - у нас не считался серьезным. По этому параметру, кстати, «защиты от дурака» не было. И до сих пор нет. Защит очень много, а вот по количеству стержней нет <... >

Но, конечно, ребятам не следовало поднимать мощность после ее падения. Если бы они не подняли мощность, у них не было бы такого тяжелого "отравления" реактора и не было бы взрыва. Здесь сыграли свою роль моральные факторы. И хотелось до конца довести испытания.

Ю. Щербак - А вы бы это сделали, Игорь Иванович?

- Пожалуй, да.

Ю. Щербак - Вы бы сами это сделали или по приказу?

- Думаю, что по приказу. Дятлов приказал поднимать мощность. И я бы дал команду на подъем.

Ю. Щербак - Это было самое роковое решение?

- Да. Это было роковое решение...»

Г лава 6

ОТВЕТЫ НА ВОЗНИКШИЕ ВОПРОСЫ

1. Запас реактивности 25 апреля

Каким на самом деле был оперативный запас реактивности с 7 часов утра до 15 часов дня 25 апреля 1986 года?

В ходе регламентных действий по разгрузке энергоблока, начатых в 01

ч 06 мин 25 апреля 1986 г. было выполнено снижение мощности реактора до 1600 МВт, измерены характеристики систем регулирования и вибрационные характеристики ТГ-7, 8, отключен от сети ТГ-7 (п. 2.2. программы). В 7 ч 10 мин 25 апреля, из-за сбоя программы «ПРИЗМА» (при расчете ОЗР глубина погружения 12 стержней АР ошибочно обнулялась), расчет ОЗР дал цифру 13,2 стержня РР. СИУР сразу оценил фактическое значение ОЗР по графику «Изменение реактивности при снижении мощности реактора до нового стационарного уровня», который имелся на каждом блоке ЧАЭС для случаев сбоя в работе СЦК «Скала» (см. ниже рис. 1) - по графику вышло более 16 стержней.

Рис. 1. Изменение реактивности при снижении мощности реактора

НСБ отметил в журнале данные о фактическом положении, в этот момент, 12 стержней АР, учет фактического погружения которых повышал общее значение ОЗР выше минимально допустимого значения (15 стержней РР). После этого, в соответствии с п. 10.4 (о) технологического регламента, выполнение программы испытаний было продолжено. Ошибка в программе расчета ОЗР была устранена в течение смены, и уже в 15 ч 10 мин расчет давал значение запаса реактивности равное 17 стержням РР.