Чернильный орешек - [94]

Проследив за своими людьми и проверив, все ли в порядке с Обероном, Кит отыскал себе тихое местечко на небольшом пригорке, около кустов, где земля была посуше, и растянулся там на отдых, опершись на локти. Зимой он получил довольно серьезную рану в бедро, которая до сих пор давала о себе знать после долгого напряжения и ныла в сырую погоду. Вот и теперь нога его болела, и Кит ожидал приближения дождя. Еда была при нем, но есть он не мог. У него ныло сердце, и почти бессознательно он вытащил с груди последнее письмо, которое получил от Хиро. Кит не стал разворачивать его, ибо уже успел выучить послание наизусть. Он просто держал его, поглаживая пальцами. Для Кита оно было своего рода талисманом, как бы нелепо это не выглядело.

Спустя минуту к нему подошел Даниел, чтобы составить компанию вместе с еще одним членом братства наемников, французом Мортеном, имя которого обычно произносили на английский лад – Мортон. Они присели на корточки рядом с Китом в дружелюбном молчании и вытащили свою еду.

– Ну что ж, – начал Даниел спустя некоторое время, – дело сделано: я отправил туда молодого Хокстона. Бог даст, наш лихой весельчак справится с заданием.

Мортон яростно сгрыз сухарь острыми маленькими зубами, а потом, подмигнув Киту, спросил:

– Ну что, приятель, нет аппетита? А не заболел ли ты?

Кит отмахнулся от вопроса, как кошка отстраняется от непрошеной ласки.

– Мне не хочется есть.

– Он предпочитает поедать свое сердце, – беззлобно произнес Даниел, кивнув головой в сторону письма в руке Кита, и добавил, почти читая его мысли: – Это письмо от жены. Он считает его талисманом, а если мятежники схватят его, то уж наверняка повесят как идолопоклонника, как и меня, вне всяких сомнений, повесили бы вот за это.

И он с усилием вытянул наружу свой золотой крест из-под воротника рубахи. Кит поднял на него взгляд и медленно сказал:

– Я дал ей как-то раз одну вещицу, чернильный орешек в форме заячьей головы. Она не расстается с ним, говорит, что это – ее талисман, что он будет хранить ее. – Кит не понимал, зачем рассказывает им это… может быть, потому, что просто хотелось поговорить о ней. – Заяц у нас считается фамильным символом, – рассеянно закончил он.

– Ну конечно, Кит, – проговорил Мортон, почесав свою темную бородку. – Я видел его на плащах твоих людей. Бегущий заяц, верно? Такой белый, скачущий… А с ней все в порядке, с твоей женой? – кивнул он на письмо.

– Это старое письмо, – ответил Кит. – В нем она пишет, что все хорошо и с ней, и с ребенком.

– Ах, еще и ребенок, – сочувственно покивал Мортон.

– Сын. В августе ему будет четыре.

Да, этот хрупкий, болезненный мальчик подрос, пережил в младенчестве ужасные опасности и достиг почти четырехлетнего возраста. А теперь им там предстоит встретиться с новыми опасностями: ведь шотландцы медленно, но верно приближались к Йорку. И его сына может унести болезнь, на его дом могут напасть не знающие пощады солдаты-варвары, а он вот здесь, далеко-далеко от них, не в силах помочь им… И ради чего?

Даниел, пережевывая жесткое как подошва сушеное мясо, взглянул на него и хрипло сказал:

– Тебе не следовало бы идти на войну, друг мой Кит, вот в чем беда.

– Но как же я мог не пойти? – просто ответил Кит, и все замолчали, понимая, что он, как и они, связан долгом чести более сильными узами, чем усердие в деле и даже их профессиональный долг.

Чтобы разрядить обстановку, Даниел, выплюнув неподдающееся мясо, свирепо проговорил:

– Клянусь Святой Девой Марией, этот зверь при жизни никогда не был христианином – иначе теперь он не стал бы пытаться сломать зубы честному католику. Господи, Мария и Иосиф, чего бы я только сейчас не отдал за лакомое фрикасе из цыпленка!

В два часа взошла луна, выплыв над стремительными весенними тучами, и в промежутках между дождем она показала им дорогу. План состоял в том, чтобы застигнуть неприятеля врасплох. Когда они, дав круг, вышли к северу от города, причина этого маневра стала ясна: там был горный кряж, который скрыл бы их приближение от осаждавшей город армии до самого последнего момента. И ветер тоже был на их стороне, он дул прямо на них со стороны неприятеля.

– Бог мой, как же смердят эти пуритане! – в своем привычном стиле воскликнул Даниел.

Около девяти часов утра они добрались до этого горного кряжа и как только поднялись на его вершину, рука Руперта взлетела вверх, заиграли трубы, и кавалерия обрушилась на изумленных мятежников.

Эта небольшая группа приятелей, как всегда, вылетела впереди всех: Руперт на сером жеребце, столь легко отличимый в своем алом плаще, Кит, влекомый вперед мощным и широким шагом Оберона, Гамиль на Светлячке, Даниел, Мортон. Все они, обнажив сабли, неистово кричали и были недоступны для неприятельских стрелков, которые только-только занимали свои позиции, когда авангард конницы нагрянул на них. Руперт с боевым кличем вырвался на пару корпусов впереди и мчался настолько стремительно, что вражеская шеренга, появившаяся у него на пути, дрогнула. Однако трос воинов стояли твердо, сбившись в кучку и подняв плечи.

Кит увидел, что принц ринулся на этих троих, и попытался развернуть Оберона в его сторону. Но теперь уже и другие, приободренные этой троицей, повернули обратно, и Киту пришлось с боем пробивать себе дорогу вперед. Он увидел, что Руперт проткнул насквозь одного из неприятельских солдат, но когда он с усилием вытаскивал из него саблю, на него напали двое других. Из-за правого плеча Кита послышался резкий треск, и вражеский солдат с мечом, лезвие которого уже начинало опускаться, свалился с седла, прижимая руки к груди. Меч его, так и не нанеся удара, отлетел прочь. Кит быстро оглянулся и увидел Мортона с дымящимся пистолетом в руке и разинутым ртом.