Чернильный орешек - [139]

Старик не проронил ни слова, и выражение его лица не изменилось. Он смотрел на нее спокойными глазами, с неспешностью какого-нибудь пастуха или скотовода с нагорья, который наблюдает с отдаленного холма за хищной птицей, парящей милях в десяти от него, над овечьим стадом одного из своих соседей. Сэм кивнул своему слуге, и тот приблизился, чтобы спустить Анну с седла. Она скинула с плеч плащ, и по толпе наблюдавших за происходящим слуг пронесся вздох при виде ребенка, лежавшего на изгибе ее руки: ведь это сын молодого хозяина, который после него станет их хозяином! Потом Анна подошла к старику и легко опустилась перед ним на одно колено, ни на секунду не сводя глаз с его лица. После довольно продолжительной паузы молодая женщина увидела, что эти спокойные глаза улыбнулись, хотя бесстрастное лицо не дрогнуло. И вот старик поднял руку и положил ее на голову Анны, благословляя. Рука его была легкой, словно птичья лапка, но она совсем не дрожала.

– Благословляю тебя, дочь моя. Мы рады принять тебя здесь. – Анна поднялась, а старик добавил: – Подай мне моего внука.

Она осторожно выпростала младенца из перевязи и протянула его свекру. Тот взял ребенка и легонько пошевелил его на своих руках, подобно пастуху, ощупывающему ягнят. Криспиан уже не спал, он не заплакал, очутившись в незнакомых руках, а глядел рассеянным взглядом в лицо старика. Солнечный луч вспыхнул золотом на туфельках-брелке, висевшем на ремешке на его шейке. Сэм стоял рядом с Анной, и под прикрытием складок ее платья он крепко сжал жене руку.

– Ты приехал в свой дом, – промолвил старик и, закрыв глаза, поцеловал Криспиана в лоб, а потом, прижав его к плечу, повернулся и сказал: – Пора за стол.

Кэтрин сидела в одиночестве в гостиной. Пристроившись у окна и положив руки на колени, она пристально смотрела в темноту за стеклом. Комнату освещали лишь отблески огня в камине. Она провела здесь уже не один час, и у нее не было сил позвать слугу, чтобы зажечь свечи, после того, как стемнело, да к тому же темнота вполне соответствовала ее мрачному настроению. Кэтрин чувствовала себя несчастной, и только решимость удерживала ее от отчаяния, поскольку она хорошо знала: отчаяние – это грех, и любую проблему можно решить с помощью упорной работы и поисков наставлений в Библии. Конечно, она много размышляла, молясь и читая Евангелие, только все без толку. Кэтрин интересовало, как бы поступил ее отец в таких обстоятельствах, но даже представить его в подобной ситуации было невозможно.

Когда-то все, во что она верила, казалось таким понятным и ясным, и вот теперь этот ясный свет померк, и осознание своей миссии и предназначения покинуло ее, и она беспомощно блуждала во мраке, не видя более своего пути и не слыша гласа Господня… Кэтрин вышла замуж за Ричарда и явилась сюда, чтобы спасти его семью, и считала свой шаг правильным – уж это-то она знала точно, ибо чувствовала, что сила так и разливается по ней. Потом возникла необходимость полностью осуществить их брак, и вот с этих-то пор все и пошло вкривь и вкось. Интимные отношения нарушили единое понимание цели. Она с самого начала ощущала, что супружеский акт означает для мужа нечто иное, она даже предполагала, что он получает от него некое богомерзкое удовольствие, с которым ему приходится изо всех сил бороться. И вот по этой-то причине Кэтрин и ограничила их соитие, совершенно прекратив его, едва она зачала.

Смерть первого ребенка стала для нее потрясением. Потом родилась Кэти, и хотя девочке исполнился годик, она по-прежнему была болезненной, слабенькой и хрупкой. Уж не наказывал ли их за что-то Господь? Теперь Кэтрин вновь была беременна и чувствовала себя неважно, ее тошнило, и свет истины померк еще больше, чем прежде. Ричард не обращал на нее никакого внимания, избегал ее общества и относился к ней без всякого уважения. Когда же она пыталась заговорить об их миссии, он резко обрывал ее и переходил на другую тему, а то и просто убегал.

Самым худшим в теперешнем положении Кэтрин было вот что: несмотря на ее беременность, стало быть, отсутствие повода к близости, Ричард настойчиво пытался осуществить с ней любовный акт. Поначалу она была слишком расстроена и смущена, чтобы предпринять что-либо, помимо простого протеста… словом, она не проявила должной настойчивости. Но спустя некоторое время, когда ее протесты не отвратили супруга, она была вынуждена решительно отказать ему в подобных контактах, укоряя Ричарда за его похоть, пытаясь напомнить ему о предназначении брака и об их задаче в совместной жизни. Ричард, однако, попросту игнорировал ее, а прошлой ночью, самой отвратительной из всех, когда она оттолкнула его, он сказал ей грубым голосом, настолько не похожим на его обычный, что она даже на короткий миг испугалась, уж не одержим ли он дьяволом:

– Смотрите, мадам, как бы вам не оттолкнуть меня чересчур далеко. Есть ведь и другие, которые с готовностью примут то, что вы презираете.

– Что ты имеешь в виду, Ричард? – воскликнула она.

И он безжалостно ответил:

– Если ты будешь выталкивать меня из своей постели, я пойду и подыщу себе другую, так что берегись!