Чернильные стрелы - [42]

Я всмотрелся в карту, явно отпечатанную в типографии.

Город, куда привез меня мой спаситель, был изображен примерно в центре страны, своей формой напоминавшей упитанный месяц. Его «рога» были повернуты влево, между ними уместился целый фестиваль цветных заплаток. Если это отдельные государства, то больше всего это лоскутное одеяло было похоже на Германию времен ее средневековой раздробленности. С условного севера «наше» государство подпирал сосед, выкрашенный серым цветом. Шрифт на карте оказался чересчур заковыристым, и название я так и не разобрал. Еще севернее с охватом нас с востока прилипла страна со смешным именем – Опосал. Для себя я сразу же поставил ударение на последний слог. Еще на востоке было какое-то государство, а южный край омывало большое море. К еще одному морю выходил верхний «рог». Периферийные страны я разглядеть не успел, когда Панари начал допрос:

– Это, – ткнул он пальцем рядом с Контрарди, – Септрери. Моя страна. Понимаешь?

– Да, – не очень уверенно ответил я.

– Ты – где твоя страна?

Я задумался. С одной стороны, скрывать что-то мне смысла нет. С другой, кто его знает, как Панари и его жена отреагируют на новость, что их гость свалился к ним из какого-то другого мира. Неизвестно ведь, как тут отнесутся к такому заявлению. Ладно если в «дурку» законопатят, а то ведь и сожгут еще в религиозном экстазе. С религией тут все в порядке, видимо, сколько церквей я видел, и мастер, проезжая мимо, что-то рукой у груди делал, глядя на круги над входом.

Но все же вечно врать не получится. Сейчас можно вывернуться незнанием языка, потом симулировать амнезию. А что потом? Тем более айфон и часы Панари уже видел, это явно другой уровень технологии, несмотря на местные газеты и газовые фонари.

Кстати, печь на кухне была обычная, дровяная.

– Это что? – спросил я, показав на лежащий на столе лист.

– Карта, – ответила Лаули.

– Я из другой карты.

Тут Панари и Лаули зависли, как виндоуз девяносто пять. Мастер пытался изобразить жестами отсутствующие на карте страны, которые не попали на нее. Он отодвинул помидоры «восточнее», произнося какие-то названия, тарелка с хлебом выступила континентом, чье наименование я выговорить бы не решился без риска завязать трахею и бронхи морским узлом. Мое мотание головой хозяева трактовали верно: все не то.

– Другая карта, – упрямо талдычил я, пытаясь понять, как сказать слово «мир». Потом попросил у Панари лист бумаги и быстро набросал с детства знакомую схему континентов, не забыв Мадагаскар, Японию и Новую Зеландию. Посмотрел, как получилось, и остался доволен. Ориентироваться по этому атласу я бы не рискнул, надежнее тогда уж по пачке «Беломора», но понять, где Африка, а где Европа – вполне.

– Это моя карта.

Какое-то время в доме царила абсолютная тишина, даже звуки с улицы будто бы тонули в возникшем напряжении.

Лаули что-то завороженно сказала, но знакомых слов я не услышал. Панари ответил явно утвердительно и внимательно посмотрел на меня.

– Не говори.

Я понятливо кивнул. Помню-помню – «ти клошар». Вернее, в повелительном наклонении получалось не очень приличное «ти клошара».

* * *

Тойло Шаэлью, компаньон

В Лейно Тойло до этого не был. Он вообще в родном Септрери не был восточнее Нарви, в котором родился.

Но все же бывший витаньери считал это королевство своим, хотя он и задумывался, откуда мог взяться подобный патриотизм, если с юных лет пришлось топтать по большей части чужие земли. Но, так или иначе, мрачные мысли не покидали Тойло с момента памятного разговора.

Ростримо Вагнер отказывался выдавать, на кого он шпионил, каждый раз раздраженно прекращая разговор. И постоянно повторял, что не собирается делать что-то, что причинит вред обожаемому Тойло королевству. Но Шаэлью не был уверен, что случись выгодный момент, и Ростримо не сделает этого. Хотя и вправду не собирался до того.

– Друг мой, все расскажу, но попозже!

И так всякий раз.

Еще у Тойло складывалось впечатление, что какая бы страна ни была для компаньона родной, на нее ему тоже плевать.

И все же Вагнер ему нравился. Было в нем очень подкупающее вчерашнего наемника качество: неуемный оптимизм, сочетающийся с полным презрением к возможным последствиям. Тойло завидовал своему спутнику, для которого жизнь стала партией в большие кости. Сам он неоднократно мечтал о том, что сможет стать таким же циничным ублюдком, но никак не получалось. И хотя перед глазами долгое время был пример грастери Ройсали, но у того в глазах и поступках читалось презрение не к возможным опасностям, а к окружающим. Все же ублюдок ублюдку рознь, сделал вывод Тойло.

Ростримо – ублюдок по отношению к самому себе, а Ройсали – к окружающим.

Эта мысль настолько поразила Шаэлью, что он по-новому взглянул на спутника.  Тому на размышления Тойло о его, господина Вагнера, моральных качествах были интересны и изрядно развеселили.

Однако сразу же по въезду в Лейно, который для начала объехали по дурному проселку, чтобы не светиться у северных ворот (Творец любит осторожных), Ростримо сделался серьезен и раздражителен. Он снял комнату в средней руки гостинице, наказал компаньону не высовываться и исчез на целый день. Появившись уже за полночь, Вагнер сначала налаял на сунувшегося было с вопросами Тойло, потом извинился, по привычке пообещал «все утром» и завалился спать. Шаэлью вызверился, чуть было не хлопнул дверью, разорвав так и не начавшуюся концессию, но успокоился и решил дождаться рассвета.