Чернильные стрелы - [21]

Господин Варконне явно имел желание продолжить разговор, но Панари поднялся из-за стола, обозначив, что время завтрака вышло, и пора в путь. Олег улыбнулся инспектору и гостильеру, присоединяясь к своему спутнику.

– Всего Вам хорошего, уважаемый, – попрощался мастер Коста. – Клао, сколько я тебе должен?

Молодой Нестрени попросил два серебряных принца и тридцать медяков: меньше, чем если бы умножил обычные полтора принца на два – по числу постояльцев.

Уже попрощавшись с Клао и Старой Вайной, Панари почувствовал на себе внимательный взгляд податного инспектора Варконне. Или это всего лишь мнителтьность?

Неприятный тип. Еще и зовут его Прайло – это имя мастер не любил. Был у него в детстве сосед с таким именем. Тот еще негодяй.

Выезжали со двора гостиницы под мерный стук колуна: Большой Рохо все так же наполнял поленницу.

Глава 2.

Тойло Шаэлью, витаньери

День обещал быть жарким. С самого утра принялось солнце за свою работу, выжигая остатки ночной прохлады. На небе ни облачка до самого горизонта, и само оно приобрело цвет блеклый, словно выцветшие гобелены напротив окна с южной стороны. Когда-то в бытность гвардейцем он дюжины часов провел на посту как раз у такой стены, охраняя вход в рабочие покои захудалого вастера Нарвано. После каждой дневной стражи потом болели глаза: стоять приходилось ровно под солнечными лучами, бившими сквозь гигантский витраж. Когда-то он был цветным, но денег у вастеров Нарвано не было почти никогда, поэтому еще при дедушке нынешнего разбивавшиеся стекла менялись на обычные – прозрачные. Вот и мучились уже несколько поколений гвардейцев на самом главном посту в Нарви на самом солнцепеке. В толстых жиппонах под бархат и кирасах под темно-бордовой эмалью. Вастеры Нарвано любили, чтобы было красиво.

Тойло Шаэлью нервничал. За свои уже почти сорок пять лет он привык ко многому. Жизнь поворачивалась к нему самыми разными сторонами, хотя чаще всего, как он полагал – задницей. Но каждый раз находился кто-то, за кем можно было пойти, к кому можно было бы присоединиться. Сначала отец, не дававший спуску всем своим многочисленным отпрыскам. Потом десятник того самого вастера, соизволивший убедить сотника взять безусого мальца в гвардию. Громкие какие слова – сотник и гвардия. В общем-то в Нарви помимо этой самой «гвардии» никаких солдат больше и не было, «гвардейцы» – они тебе и солдаты, и поместная стража, и личная охрана вастера. Сотник тоже называл себя так исключительно по традиции, потому как всех людей у него было каждый раз не больше тридцати. Хотя на мелкое вастерьи такого количества плохо вооруженных бездельников хватало с лихвой.

От Нарвано гвардеец Шаэлью ушел, когда ему исполнилось двадцать. К тому времени молодому гвардейцу было яснее ясного, что никаких приличных денег он у бедного, но чванливого вастера не заработает. Пуаньи платил своим солдатам по два принца в неделю, прожить все десять дней на это, конечно, можно, тем более что столовались гвардейцы в замке, но даже гулящую девку снимешь далеко не всякий раз. Не говоря уже о том, чтобы обзавестись собственным домиком и привести туда жену. Старики как-то умудрялись за много лет откладывать что-то, и со службы уходили с каким-то запасом, которого хватало на халупу с земляным полом. Некоторые даже успевали прижить от какой-нибудь вдовы пару детишек к наступающей старости. Но Тойло такая судьба казалась убогой изначально. Он и в самом деле не понимал, почему должен потратить свою жизнь на безмолвное стояние с короткой пикой под выцветшим гобеленом или монотонное хождение с той же пикой по грязным улочкам Нарви. Он ненавидел вастера, который не платил никакого пенсиона отставным ветеранам, но старательно пошивал бордовые жиппоны гвардейцам и ежегодно обновлял эмаль на их кирасах, что превышало жалование всех солдат разом. Тойло был готов носить обычный дублет тонкой ткани и полированный им же стальной доспех, но иметь в кармане не два, а четыре принца в неделю. Хотя бы.

Пику Тойло тоже ненавидел. Древко длиной в два роста было абсолютно бесполезно что в коридорах вастерского замка, что на улицах, где дома смыкались крышами. Даже он – совсем пацан еще – понимал, что с этим оружием гвардеец еще беззащитнее, чем если бы ходил, надеясь только на собственные кулаки. Но вастер Нарвано был непреклонен – это традиция, которой веков больше, чем лет наглому молокососу. Вот и приходилось Тойло таскать за собой проклятую пику. Однажды он бросил ее посреди улицы, погнавшись за Косым Вайно, в наглую, на глазах у честного народа, стащившего худую сковороду у бродячего лудильщика. Поймав дурака, ожидаемо оказавшегося нетрезвым, гвардеец не нашел свое оружие там, где видел его в последний раз. Они оба пережили несколько неприятных часов: Тойло представлял, что с ним сделает десятник за утерю пики, и сколько вычтет из жалования вастер, а Косой Вайно на собственной шкуре ощутил, что в этой неприятности виноват именно он. Хотя он же и нашел пику: мальчишки затащили ее на крышу ближайшего дома, где она и застряла в чердачном окне. Тогда Вайно понял для себя важную вещь: даже в самых неприятных ситуациях надо искать свою выгоду. И если ты лежишь на спине, потому что тебя бьют сапогом под ребра, посмотри наверх, вдруг там найдется что-то, что отвлечет мерзкого стражника. Например, его потерянная пика.