Чернильные стрелы - [17]

Контрарди же – место особое. И в последнюю очередь высокородный грастери Ройсали будет думать, что какой-то убогий пуйо может иметь там свой интерес. Незачем туда ему.

А раз незачем, то, случись что, и искать его будут либо в Сатро, либо в Лейно.

Грастери Ройсали вызывал у мастера Косты нервный зуд между лопаток.

Ночевать Панари решил в деревне Буткан на берегу маленькой речушки Мезени. Здесь он отдыхал после дня в дороге довольно часто, хотя если бы не встреча с витаньери и тряска по лесной прогалине, то вполне могли бы успеть доехать и до более обжитых мест. В своих поездках мастер предпочитал делать остановку в городке Ронно – симпатичном, зеленом и по-провинциальному милом. Но до него пришлось бы чапать еще часа четыре минимум, а солнце уже почти спряталось в серых холмах на горизонте. И хотя у Панари были фонари – и масляный, и «вечный», но ехать в их свете удовольствие не великое.  Тем более что гостиница в Буткане была чистой и удобной. А больше мест для ночлега до Ронно не было, пришлось бы проситься на постой в чей-нибудь дом, а этого мастер не любил – дороже всегда выходило в итоге.

Безымянная гостиница стояла как и всегда в самом центре деревни, не доезжая моста через Мезени. Панари даже не пришлось править вожжами, кобыла сама побрела к нужным воротам. Понимает, скотина бессловесная, что скоро ее оботрут, накормят, напоят, да еще и спать уложат. Только что колыбельную не споют.

Во дворе как обычно дежурил Большой Рохо. Местный дурачок, как говорили. Хотя мастеру доводилось видеть дурачков настоящих, Большой Рохо же, конечно, был человеком ума невеликого, явно Творец отвернулся, когда его рожали, но слюни изо рта подбирал, голым на людях не бегал. К работе конюха оказался пригоден весьма.

– Рады Вам, мастер Коста!

Здоровался Рохо тоже осознанно, уж Панари узнавал всегда.

– Вы не один?

Мастер посмотрел на своего попутчика и усмехнулся. Тот сидел, разинув рот, с таким видом, что можно было бы еще поспорить, кто тут дурачок. Что тут удивляться, с конюха, кто первых раз его видел, каждый обалдевал.

Большой Рохо полностью оправдывал свое прозвище. Во-первых, он был большим. Нет, не так: скорее огромным. Ростом в два с лишним клото, и чуть ли не в половину того в плечах. Руки как бревна, ноги… Ноги тоже как бревна, только исполинские. Неясно, с кем там его мать согрешила, но второго такого великана, наверное, и не было на свете.

Во-вторых,  лицо Рохо было практически неподвижным. Так уж Творцом дано было, но с рождения двигались на нем только веки и рот. Когда же конюх улыбался, то дети с перепугу начинали рыдать. То еще зрелище, прямо скажем. Не зря так прозвали великана: «рохо» – маска в полузабытой традиции рацеймских  театров, которые когда-то колесили по всему югу, давая свои представления на ярмарках. Всего масок было одиннадцать, это Панари помнил точно еще с универсарского курса истории искусств, который был не профильным, но обязательным, хотя и интересным на взгляд тогда еще будущего мастера.

Неизвестно, кто оказался таким начитанным, что вспомнил о рацеймах, когда давал имя странному младенцу, но он угадал. Хотя все маски назывались «рохо», но одна из них носила такое же имя уже в качестве собственного – маска Нейтральной Персоны, которая не влияет на сюжет. Нужен стражник, которого по сюжету должен походя убить Натхо – главный герой? Рохо. Торговка цветами? Рохо.

Конюх вот такой нейтральной персоной и вышел по жизни со своим маленьким умишкой. Покидало его мальцом по свету, пособирал тумаков на свою спину, да приткнулся как-то в Буткане случайно. Тут уж ему и повезло, когда еще прошлый хозяин гостиницы – померший три года назад уважаемый Шови Нестрени, приютил Большого Рохо, определив его заниматься лошадьми приезжих. Ну и вообще в хозяйстве на подхвате. Клао Нестрени, которому по наследству перешла гостиница, выгонять великана не стал. И в самом деле - как он мог вышвырнуть Рохо, которого знал с самого своего детства.

– Осторожно, дурень, цыпленка раздавишь! – Панари дернул дурачка за рукав рубахи.

Тот замер с поднятой ногой. Из-под подошвы башмака выглянул взъерошенный куренок.

– Госпожа Гуенко ругалась бы! – испугался Большой Рохо.

– Ничего, я бы этого цыпленка попросил бы поджарить, – успокоил конюха мастер Коста.

Дурачок посмотрел на птицу, до сих пор нагло прячущуюся от закатного солнца под башмаком.

– Раздавить? – с наивной непосредственностью спросил он гостя.

– Пусть живет пока.

И Панари пнул куренка. Тот с возмущенным кудахтаньем отлетел на несколько шагов и посмотрел на мастера с таким видом, словно решил запомнить того. Мол, встретимся еще. О том, что встреча эта скорее всего случилась бы за ужином, птичья голова сообразить не могла.

Панари взял Олега под локоть и подтолкнул к большой деревянной двери. Тот кивнул и пошел ко входу в гостиницу, по пути еще раз оглянувшись на Большого Рохо.  Конюх же смотрел вслед постояльцам со своей врожденной невозмутимостью. И как тут поймешь, о чем он в этот момент думает, если все лицо его – камень с маленькими глазками.

В зале было пусто, только за одним столом сидел угрюмый тип в синем колете поверх ярко-зеленой почему-то сорочки. И хотя мастеру вроде бы и не с руки было разбираться в высокой моде, нелепость такого сочетания цветов он оценить мог. Из своей каморки выглянул господин Клао, увидел Панари, махнул ему и вышел через несколько мгновений, закончив или отложив какое-то бумажное дело.