Чернильное сердце - [17]

— Он мало говорит о ней, — покачала головой Мегги.

— Может, так оно и лучше. Зачем бередить старые раны? Ты тоже её не помнишь? Тот знак на двери библиотеки нарисовала она. А теперь идём, иначе ты пропустишь представление.

Мегги пошла за тётей по тёмному коридору. В какой-то момент у неё возникло странное ощущение, что мама сейчас выйдет из какой-нибудь двери и улыбнётся ей. Во всём доме было темно, и несколько раз Мегги ударялась коленом о стул или маленький столик.

— Почему тут так темно? — спросила Мегги, когда Элинор дотронулась до выключателя в холле.

— Потому что я скорее потрачу свои деньги на книги, чем на лишнее электричество, — ответила Элинор и так сердито посмотрела на лампу, будто хотела приказать ей светить немного поэкономнее. Затем она потянулась к металлическому ящичку, спрятанному за толстой пыльной занавеской возле двери. — Надеюсь, ты выключила свет у себя в комнате? — спросили она, открывая ящичек.

— Конечно, — ответила Мегги, хотя это было и не так.

— Отвернись, — сказала Элинор, наморщив лоб. — Боже мой, эти кнопочки!.. Надеюсь, я все правильно нажала. Скажи мне, когда закончится представление. И даже не думай пробраться в библиотеку за какой-нибудь книжкой. Я ведь рядом, а слух у меня лучше, чем у летучей мыши.

Мегги ничего не ответила. Элинор открыла входную дверь и, не говоря ни слова, выпустила её на улицу. Стояла тихая ночь. В воздухе носились незнакомые запахи и раздавалось стрекотание цикад.

— А к моей маме вы относились так же приветливо? — спросила Мегги, когда Элинор уже хотела закрыть за ней дверь.

На какое-то мгновение Элинор смутилась.

— Думаю, да, — сказала она. — Да, так и есть. Она была такой же наглой, как и ты. Ну, удачно тебе посмотреть на Пожирателя Спичек, — добавила Элинор и закрыла дверь.

Мегги бежала по тёмному саду за дом и вдруг услышала музыку. Казалось, этой бодрой и одновременно грустной музыкой в исполнении колокольчиков, труб и барабанов кто-то приветствует её появление.

Мегги не удивилась бы, если бы на лужайке её встречала целая толпа фокусников, но там был один Сажерук.

Он ждал на том же месте, где Мегги нашла его днём. Музыка доносилась из магнитофона, стоявшего на траве возле шезлонга. На краю лужайки Сажерук поставил садовую скамейку для своей зрительницы. Слева и справа от неё в землю были воткнуты горящие факелы. Два факела посередине лужайки отбрасывали причудливые тени. Впечатление было такое, как будто слуги, нанятые специально для представления, заходились в жутком танце.

Сажерук был раздет по пояс, его бледная кожа сливалась со светом луны, что висела над домом Элинор, и казалось, тоже была приглашена на представление.

Завидев Мегги, Сажерук поклонился.

— Пожалуйста, занимай место, милая леди! — крикнул он. — Ждём только тебя.

Мегги уселась на скамейку и огляделась. На шезлонге стояли две тёмные бутылки, которые она видела сегодня в сумке. В левой бутылке что-то светилось, словно Сажерук набрал в неё лунного света. Между планками шезлонга была воткнута дюжина факелов с белыми ватными головками, а рядом с магнитофоном стояло ведро и пузатая ваза, которая, если Мегги не ошибалась, была взята из прихожей.

На секунду девочка взглянула вверх, на окна дома. В комнате Мо света не было — наверное, он ещё работал в мастерской. А вот этажом выше она увидела в освещённом окне фигуру Элинор. Тётушка тотчас задёрнула занавеску, как будто заметила, что на неё смотрят, но за занавеской всё равно был виден её силуэт.

— Ты слышишь, как тихо вокруг?

Сажерук выключил магнитофон. Тишина мягко, точно ватой, заткнула девочке уши. Лишь потрескивание факелов и стрекот цикад нарушали ночное безмолвие.

Сажерук снова включил музыку.

— Я разговаривал с ветром, — сказал он. — Знаешь, если ветру вздумается поиграть с огнём, даже я не смогу его укротить. Но сегодня он обещал мне вести себя спокойно и не испортить нам представление.

С этими словами он нагнулся за факелом. Затем отпил глоток из бутылки с лунным светом и выплюнул немного в вазу. Окунул факел в ведро, вынул и поднёс к горящему факелу. Огонь вспыхнул так неожиданно, что Мегги вздрогнула. Сажерук поднёс к губам вторую бутылку и набрал полный рот жидкости. Он вдохнул побольше воздуха и выплюнул всё, что было у него во рту, на горящий факел.

Над лужайкой поднялся яркий огненный шар. Он, как живой, пожирал темноту вокруг себя. Шар был таким большим, что Мегги испугалась, не полыхнёт ли сейчас пожар. Но тут Сажерук повернулся на каблуках и выдул ещё один шар. Огонь взвился так высоко, словно хотел поджечь звёзды. Сажерук запалил второй факел и провёл им по голой руке. В эту минуту он был похож на ребёнка, весело играющего со своим котёнком. Огонь коснулся его руки, как живое существо, с которым он подружился и которое теперь разгоняло для своего хозяина мрак ночи. Сажерук подбросил факел высоко вверх, туда, где ещё недавно висел огненный шар, поймал его, зажёг ещё один — и вот он уже жонглировал тремя, четырьмя, пятью факелами. Огонь вертелся вокруг него, танцевал и даже не пытался укусить. Вдруг факелы исчезли, как будто ночь поглотила их, а Сажерук с улыбкой поклонился Мегги, которая за всё время не проронила ни слова.