Черниговского полка поручик - [2]
В то время, когда князь Вяземский затягивал свой шарф на судорожной шее императора Павла и тот в конвульсиях доживал свои последние секунды, Александр приоткрыл дверь, прислушался. Некоторое время там было тихо. Подошел к лестничной клетке, посмотрел вниз, увидел группу людей и отправился обратно в свои покои. Но тут он отчетливо услышал знакомый бас генерал-майора графа Платона Зубова, бывшего дворцового коменданта и фаворита Екатерины II: «Господа, его величество император Павел скончался от внезапного апоплексического удара. Прошу всеми возможными средствами оповестить верноподданных об этом горестном событии».
Возвратившись к себе, Александр обхватил голову руками, неподвижно стоял посреди комнаты. Он весь дрожал: случилось то, чего он так боялся. «Отец, видимо, отказался подписать отречение от престола, и его убили», — пронеслось в голове. Послышались шаги, он оглянулся. Дверь распахнулась, к нему без стука вошли трое: генерал-майор Пален, губернатор Петербурга Зубов, граф Беннигсен — главные заговорщики. Все трое были сильно возбуждены. Высокий и худощавый Беннигсен с хищным, словно у коршуна, носом приблизился к Александру, решительно сказал:
— Ваше императорское величество, пожалуйте за нами.
Александр подошел к гардеробу, чтобы взять плащ. Руки его дрожали. Пален помог ему одеться. Спускаясь вниз, Александр ослабшим голосом пробормотал:
— Ах, как ужасно началось мое царствование!.. — Он еще что-то говорил, но последние его слова потонули в душераздирающем крике, долетевшем от покоев отца.
— Матушка… — остановившись, тревожно произнес.
— Пошли, пошли, — беря его под руку, требовал Пален. — Вас там уже ждут…
— Как ужасно, как ужасно! — повторял Александр, подходя к ожидающей его карете.
— Ничего, со временем все образуется, — успокаивал Зубов. — Истину никто никогда не узнает. Она уже на небесах…
На Адмиралтейской площади карета остановилась. Там ждали Александра несколько гвардейских полков, готовых присягнуть ему, новому императору…
Воспоминания эти не покидали Александра, он надеялся, что с годами все забудется. Искал развлечение в частых путешествиях по империи. Но это помогало мало. Меланхолия не покидала его.
Июльским утром 1810 года к расположению Лубенского гусарского полка подошел высокий красивый юноша. На нем была чистая, аккуратная холщевая куртка и брюки из домотканого полотна, обут в кожаные башмаки со стоптанными каблуками.
Иван, один из сыновей бедного чиновника Ивана Сухины, пришел записаться в полк, имея на руках рекомендательное письмо графа Закревского и диплом об окончании реального училища.
Дежурный по полку, выслушав молодого человека, сказал:
— Командир должен вскоре приехать, а потому, если есть надобность к нему, не угодно ли подождать.
Сухина ждал долго. Он видел, как на полковом плацу солдаты «печатали» шаг, слышал, как фельдфебель беспрерывно требовал «выше ногу!». Только два часа спустя его проводили к командиру полка.
Полковник, пробежав глазами записку, поданную ему просителем, присел к столу и черкнул несколько слов на ней, затем велел сразу направить юношу во второй эскадрон.
Писарь прочитал резолюцию командира, подкрутил желтые от табака усы, степенно раскрыл толстую тетрадь и четким почерком записал: «Сухинов Иван Иванович, рождения 1794 г., малоросс, сын чиновника села Краснокаменка, Херсонской губернии, Александрийского уезда».
Сухина заметил, что тот исказил его фамилию, и осторожно сказал ему об этом. Писарь враз посуровел, приподнял вверх брови, недовольно ответил:
— Не тебе учить нас, милейший. — При этом он ткнул пальцем в резолюцию полкового командира на записке. — Служба, брат, порядок любит.
Так Сухина стал вольноопределяющимся гусаром второго эскадрона Сухиновым… Было ему тогда шестнадцать.
Отец юноши Иван Андреевич долго служил письмоводителем в уездном суде, был он нрава буйного и заносчивого. Часто вступал в какие-то драки. Однажды за избиение городового ему отказали в службе. После чего переехал в свое родное село Краснокаменку, где имел небольшой надел земли и четыре человека крепостных. Когда два старших брата заканчивали гимназию, Иван был определен в реальное училище. «Учись, Ванюша, учись, — наставляла мать. — Времена тяжелые, без образования ничего не добьешься. Верно говорят, нет греха хуже бедности».
В семье говорили по-французски, у Ивана были способности к учению, и в десять лет он свободно читал и говорил не только на родном украинском, но и на молдавском, русском и французском языках. Реальное училище закончил с отличием. В день выпуска учитель словесности подошел к отцу и доверительно сказал:
— Очень способный ваш мальчик, Иван Андреевич, но берегите его. Слишком уж откровенен и вспыльчив. Как бы не навредил себе.
— Этот, считай, отрезанный ломоть. Пойдет записываться в армию, а там приучат к дисциплине, — ответил отец.
Когда Иван учился во втором классе, умерла мать. Отец вторично женился. Появились другие дети. Мачеха была вредная и злая. Особенно ей не люб был Иван, называющий ее теткой. Оставаться в семье, которая еле-еле сводила концы с концами, Иван дальше не мог.
