Чернее черного - [4]

— Как ей там, нормально одной? — спросил администратор. — Большой джин — самое то. Ей что-нибудь еще нужно? Народу набралось бы на два таких зала, знаете ли. Вот кого я называю истинными профессионалами.

За кулисами Эл сосала убойно мятный леденец. Ей вечно кусок не лез в горло перед шоу, а после она была слишком разгоряченной, слишком взвинченной, и все, что ей было нужно, это выговориться, выплеснуть все из себя. Но иногда, через несколько часов после того, как она гасила свет, Элисон просыпалась и понимала, что ее тошнит от голода. И тогда ей нужны были пирожные и шоколадные батончики, чтобы набить свою плоть и спастись от издевательств мертвых, от их сварливых щипков и острых, как иголки, зубов. Одному богу известно, говорила Колетт, что такой рацион творит с уровнем инсулина в твоей крови.

Я чертовски хочу джина, подумала она. И представила, как Колетт там, снаружи, сражается за него.

Колетт была резкой, грубой и незаменимой. До того как они начали работать вместе, Эл вечно навязывали условия выступления, которые ей не нравились, но она была слишком застенчива, чтобы сказать, что ее что-то не устраивает. Она никогда не проверяла звук, если только администрация ее об этом не просила, — большая ошибка, это совершенно необходимо. Пока не появилась Колетт, никто не проверял свет и не разгуливал по сцене, подобно суррогатной Эл, чтобы оценить акустику зала и поле зрения выступающего. Никто даже не смотрел, нет ли на полу гвоздей или битого стекла. Никто не заставлял убирать высокий табурет — потому что для нее вечно ставили высокий табурет, не понимая, что она отнюдь не крошка. Она терпеть не могла взбираться на него и раскачиваться, точно ангел на острие иглы: юбка сбивалась, Эл, балансируя, пыталась вытащить ее из-под зада и чувствовала, как стул брыкается, угрожая сбросить ее с себя. Пока не появилась Колетт, все шоу она проводила на ногах, лишь опираясь на стул, иногда еще клала на него руку, словно его ставили именно для этого. Но Колетт, едва заметив на сцене табурет, делала из администрации котлету. «Уберите это, она не работает в таких условиях».

Вместо стула Колетт требовала кресло, широкое, просторное. В нем Элисон идеально начинала вечер, расслабленная, со скрещенными лодыжками, выравнивала дыхание, прежде чем заговорить с публикой. При намеке на контакт она сразу же подавалась вперед, затем вскакивала и шла к краю сцены. Она нависала над аудиторией, практически плыла над головами, ее приносящие удачу опалы вспыхивали огнем, когда она простирала руки с растопыренными пальцами. Опалы она заказала по почте, но если спрашивали, говорила, что их завещала ее семье русская княгиня.

Все это она объяснила Колетт, когда наняла ее. В наши дни выгоднее всего иметь русских предков, лучше даже, чем цыган; вы же не хотите заронить в умы клиентов беспокойство о несанкционированных свалках, вшах, бригадах нелегальных гудронщиков или жилых фургонах, вторгающихся в пригородную зеленую зону. Итальянские корни — неплохо, ирландские — великолепно, но надо быть осторожной. Из Шести графств[2] практически ни одно не годится — слишком велик шанс всплыть в новостях. Что до остальных, то Корк и Типперэри звучат слишком комично, Уиклоу и Уэксфорд похожи на названия легких недомоганий, а Уотерфорд просто скучен. «Эл, — говорила Колетт, — от кого сегодня ты унаследовала свой потрясающий дар медиума?» И Эл немедленно откликалась сценическим голосом: «От своей старой прабабки из графства Клэр. Благослови ее Господь».

Дважды благослови, тихонько произнесла она. Она отвернулась от зеркала, чтобы Колетт не видела, как шевелятся ее губы. Благослови всех моих прабабок, кем бы и где бы они ни были. А папаша мой, кем бы он ни был, пусть гниет в аду; чем бы ад ни был и где бы ни располагался, пусть он гниет там; и пожалуйста, пусть черти запирают двери на ночь, чтобы он не мог бродить туда-сюда и изводить меня. Благослови мою маму, которая пока что жива, разумеется, но все равно благослови ее; ну разве не гордилась бы она, увидев меня в шифоне, с ног до головы напудренную и надушенную? В шифоне, ногти накрашены, везучие опалы сверкают — ну разве ей не понравилось бы? Разве это не лучше, чем лежать расчлененной в лоханке, чего, я знаю, она мне поначалу желала: чтобы я плавала в студне и крови. Разве не хотела бы она увидеть меня сейчас, с головой на плечах и в туфлях на шпильке?

Нет, подумала она, будь реалисткой: ей на тебя насрать.

Десять минут до выхода. Из динамиков звучит «Танцующая королева» «Аббы». Колетт с бокалом джина и прихваченной мизинцем бутылкой тоника заглянула во вращающуюся дверь в конце зала. Все места заняты, яблоку негде упасть. Людей приходилось заворачивать, администратор терпеть этого не мог, но что поделаешь, нормы пожарной безопасности. Как атмосфера сегодня? Да вроде все в порядке. Случались вечера, когда она садилась в зале, чтобы Элисон выбрала ее первой, для разогрева, но они не любили жульничать, да и не часто приходилось. Сегодня она будет порхать по залу с микрофоном, находить выбранных Эл людей и передавать микрофон по рядам, чтобы те могли отвечать на вопросы четко и громко. Нам нужно не меньше трех, чтобы охватить весь зал, сказала она администратору, и чтоб никаких там клоунов, которые путаются в собственных ногах. Она сама, быстрая, тонкая и опытная, поработает за двоих.