Все посмотрели друг на друга и засмеялись пуще прежнего. "Вы, господин Вик д'Азир, не сами отворите себе жилы, но велите пустить себе кровь шесть раз в день в припадке подагры и умрете в следующую ночь. Вы, господин Николай, погибнете на эшафоте; вы, господин Бальи, на эшафоте; вы, господин Мальзерб, на эшафоте". – "Ну, слава богу! – воскликнул господин Руше. – Кажется, что господин Казотт хочет только извести Академию, а нас помилует". – "И вы погибнете на эшафоте". – "Он побился об заклад, – воскликнули со всех сторон, – он поклялся погубить всех нас". – "Нет! Поклялся не я". – "Так нас покорят турки или татары?" – "Нет! Я уж сказал вам: тогда вы будете управляемы одним разумом, одною философиею. Так злодейски поступят с вами философы: палачи ваши будут твердить то самое, что вы твердите теперь; будут повторять ваши правила; будут приводить места из Вольтера".
"Разве вы не видите, что он с ума спятил?" – говорили гости друг другу на ухо. "Нет! Он шутит, а вы знаете, что он любит приправлять свои шутки чудесным". – "Да, – сказал Шанфор, – только это чудесное отнюдь не забавно". – "А когда все это случится?" – "Прежде истечения шести лет". – "Довольно чудес, – сказал Лагарп, – а что вы ничего не скажете обо мне?" – "С вами сбудется чудо необычайное: вы тогда сделаетесь христианином". Все захохотали. "Ах! – сказал наконец Шанфор. – Теперь я спокоен: если нам суждено погибнуть не прежде того времени, как Лагарп сделается христианином, – мы бессмертны".
"Как же счастливы мы, женщины, – примолвила герцогиня де Граммон, – что не принимаем участия в революциях. Правда, мы иногда и вмешиваемся в политику, но отвечают другие". – "Ваш пол, сударыня, на этот раз вам не защита, и, хотя б вы ни во что не вмешивались, с вами будут поступать точно так, как с мужчинами, без всякого различия". – "Да что вы это нам толкуете, господин Казотт, преставление света, что ли?" – "Не знаю. Знаю только то, что вас, герцогиня, повезут на казнь, так же как и многих других дам, на телеге, связав руки назад". – "Ах! Я надеюсь, что в этом случае будет у меня, по крайней мере, карета, обитая черным сукном". – "Нет, сударыня! Дамы и познатнее вас поедут, как вы, на телеге, со связанными руками". – "Знатнее меня? Кто же это? Принцессы крови?" – "Еще знатнее!" При этих словах гости вздрогнули, и хозяин поморщился. Все находили, что шутка выходит из пределов. Госпожа де Граммон, желая разогнать тучу, перестала спрашивать объяснения и сказала самым легким тоном:
"Вы увидите, что он не даст мне и духовника". – "Нет, сударыня! Ни у вас, ни у кого не будет духовника. Последний из казненных, которому по милости дадут духовника, будет…" – Он остановился на минуту. "Ну, кто ж счастливец, которому дадут это преимущество?" – "Одно это ему и останется. Счастливец этот – король французский".
Хозяин дома поспешно встал с своего места, а за ним и прочие. Он подошел к господину Казотту и сказал ему с беспокойством: "Любезный Казотт! Прекратите эту страшную шутку. Вы выходите из границ и можете наделать неприятностей всем нам". Казотт не сказал ни слова и готовился уйти, но госпожа де Граммон, старавшаяся обратить весь этот разговор в шутку, подошла к нему и сказала: "Господин пророк! Вы предсказали всем нам судьбу нашу. Что же вы ничего не говорите о самом себе?" Он потупил глаза и, помолчав несколько времени, спросил:
"Читали ль вы, сударыня, Иосифово описание осады Иерусалима?" – "Как не читать! – отвечала она. – Но положим, что не читала". – "Во время этой осады один человек семь суток ходил по городской стене в виду осаждающих и осажденных и беспрерывно восклицал громким и плачевным голосом: "Горе Иерусалиму!" В седьмые сутки он воскликнул: "Горе Иерусалиму, горе и мне!" В это самое мгновение огромный камень, брошенный из стана неприятельского, поразил и размозжил его". После этого ответа Казотт поклонился и вышел".
Прочитав бумагу, Алимари сложил ее и, спрятав в карман, сказал:
– Все, предсказанное Казоттом, к несчастию, сбылось в точности.
– А кто был этот Казотт? – спросил Вышатин. – Я читал некоторые его сочинения, но о нем самом не слыхал.
– Он был человек умный, образованный, но при том слишком предавался влечению своего воображения. Так удивительно ли, что он мог предвидеть некоторые события, случившиеся потом в самом деле? Впрочем, может быть, и господин Лагарп, составляя описание после происшествий, разукрасил истину в пользу и удовольствие читателей. Но мы говорили с вами о наших обыкновенных колдуньях. Вспомните о том, что все ворожеи, кофейницы и тому подобные чародейки обыкновенно суть женщины, женщины простые, грубые, необразованные. Как же вы хотите, чтоб они могли располагать этою внутреннею силою, употреблять ее к изумлению людей умных и просвещенных?
– Именно потому они и располагают этою силою, – отвечал Алимари. – Способность эта есть не искусственная, не приобретенная, а, как я уже сказал, какое-то врожденное чувство, чутье. Вы согласитесь, что воображение у женщины живее и пламеннее, нежели у мужчины; что образование и общежительность обогащают ум наш познаниями и опытами на счет и ко вреду наших природных способностей. Можем ли, например, мы, европейцы, бегать так быстро, как дикие американцы? Зато мы танцуем балеты. Так точно Державин пишет вдохновенные стихи, а насупротив его дома, на грязном чердаке, безобразная чухонка или жидовка предсказывает людям судьбу их: вот две поэзии – две натуры человека! Жаль, что нынешние пифии наши большею частию твари корыстолюбивые, безнравственные, а любопытно было бы исследовать в них эту способность. Если кто хочет истинно позабавиться и подивиться, тому советую спросить у такой ворожеи о прошедших случаях своей жизни – он изумится.