Чёрная вдова - [2]

Эдвард, налив себе вторую чашку крепкого кофе, мимолетно взглянул на Ивику. Господи, ведь она даже не предполагает, во что она может быть втянута, хотя он приложит все силы, чтобы любимая женщина осталась в стороне от предстоящих событий. А может, и ему отказаться от намеченного? Позвонить этой мерзкой твари, втянувшей его, Эдика, в этот кошмар, и заявить: так, мол, и так, выхожу из дела. И будь что будет! В конце концов, мир велик. Он сможет достать другие документы. В Эстонии — Эдвард знал это наверняка — оставаться опасно. Не дай бог, он попадется на глаза бывшим приятелям! Тогда живым не уйти.

Но главное — Ивика. Его чувства к ней из категории увлечения в последнее время перешли в глубокое, как ему казалось, чувство. Появилась даже мысль жениться на ней. Тем более что Ивика пару недель назад сообщила ему о беременности. Какая задержка, поинтересовался он. И узнал, что почти шесть недель. Значит, Ивика «залетела» буквально в первую их ночь. Эта новость выбила его из колеи, потому что в ближайшее время он не планировал стать отцом.

…Сознание, вернее даже не сознание, а ощущения — зверского, пронизывающего все тело холода и тягучей, непонятно откуда поднимающейся волны боли сквозь пелену красного тумана, — медленно возвращались к лежащему на снегу парню. Он застонал и попытался повернуть голову на звуки голоса, которые с каждым мгновением становились все яснее. В мозгу возникли смутные осколки воспоминаний: он с друзьями в машине, потом друг попросил его выйти на пару минут, перекурить и кое о чем поговорить наедине. Автомобиль остановился на лесной дороге, они вышли. А дальше — темнота, мысль оборвалась. Осталась только боль, и он опять застонал…

Голос показался ему знакомым, но снова напрягать мысль для него было неимоверно трудно, потому что с каждым мгновением боль становилась все сильнее, особенно в виске. Чтобы как-то ослабить ее, парень чисто инстинктивно попытался повернуть голову набок и громко вскрикнул. Сознание оборвалось, обрушив его в мягкую черную пучину небытия. Начались судороги, и через минуту его душа покинула тело, но тем двум молодым людям, которые находились рядом, об этом было неведомо. Один из них, высокий, накачанный, с короткой стрижкой, одетый в тонкую темную спортивную куртку, сильно нервничал:

— Черт, он стонет!.. Напортачил я, пуля через висок вышла, по кривой. Он голову повернул не вовремя, вот и получилось не так… Нужно что-то делать, и побыстрее! Тащи бензин…

— Сам тащи, я на это не подписывался…

Высокий достал пистолет, быстро навинтил на него глушитель, перевернул лежавшего на снегу мужчину на спину, сделал контрольный выстрел в сердце и со злостью сказал:

— Слушай, кончай тут корчить из себя: подписывался — не подписывался… Знаешь не хуже меня, что мы в одной телеге… И хочешь, да не спрыгнешь. Эта тварь все под контролем держит. В случае облома нам несдобровать: и в Америке достанет, и здесь вломит. Одно осталось — ее саму грохнуть. Короче, тащи бензин, и побыстрее, а я тут еще раз карманы осмотрю.

Высокий лихорадочно прошелся по всем карманам: вроде ничего такого, что помогло бы следствию опознать труп, не осталось. Часы, бумажник, в котором было окоро пары сотен долларов и билет на самолет до Лондона, маленькая записная книжка в кожаном переплете с видом старого Таллина, мобильный телефон, навороченный «паркер» (явно подарок любимой жены) — все перекочевало в карман куртки того, кто осматривал убитого, уже не сомневаясь, что тот уже мертв.

Второй, чуть пониже, в светлой зимней куртке с опушкой по капюшону, внешне был более спокоен и сосредоточен. Но это только внешне. Он старался держать себя в руках, хотя на душе было муторно. Голова кружилась, в горле стоял тугой комок, мешавший нормально дышать.

Для его подельника лежавший на снегу был всего лишь приятелем, с которым он познакомился несколько лет назад, а для него убитый был самым близким другом. Убить друга, которого он знал с детсадовского возраста, — это слишком! Во всем виновата эта страшная баба. Она держит их на очень крепком крючке. Вопрос стоял ребром: либо им не жить, либо избавиться от парня, который лежал сейчас перед ними неподвижно. Ненависть к женщине, заставившей их убить человека, и чувство омерзения к себе захлестнули мужчину в светлой куртке настолько сильно, что он буквально вырвал канистру с бензином из рук своего долговязого подельника:

— Что телепаешься?! Давай веревку.

Тот косо, со злостью, взглянул на мужчину в светлой куртке и дернул плечом, явно показывая, что он и без напарника справится с веревкой. Высокий быстро обрызгал веревку из канистры, стараясь не попасть бензином на себя или на своего напарника. Потом снял перчатки, сунул их в карман, быстро подошел к неподвижно лежащему телу и, нащупав на шее сонную артерию, буркнул себе под нос: «Все. Умер…»

Затем высокий протянул несколько метров веревки от трупа по направлению к обочине проселочной дороги, снова взялся за ручку канистры и, стараясь не расплескать себе на обувь бензин, облил им расплатанного на снегу мужчину. Его подельник в это время стоял метрах в десяти и, не моргая, наблюдал за происходящим. Закончив с бензином, высокий отошел к тому месту, где змеился конец веревки, и достал зажигалку.