Черная тропа - [35]

Она упала на колени и, торопливо крестясь, принялась читать какую-то молитву.

Бутенко испытал в эту минуту чувство неловкости, стыда и жалости и не нашел слов, чтобы снова успокоить несчастную фанатичку. Но теперь, едва лишь взглянув ей в лицо, он заметил, что безжизненно-смиренное выражение сменилось отчетливо строгим, между бровей залегла глубокая складка и какая-то мысль засветилась в глазах.

- Еще одно дело, хозяйка, мы позабыли, - сказал он, переступая порог. - Это и понятно: столько переживаний да суеты. Посмотрите фотокарточки и скажите: бывали у вас эти люди или нет?

Капитан Алексеев развернул газету и достал фотографии, а Бутенко прибавил в лампе огня.

Евфросиния пошарила рукой по подоконнику, нащупала очки, надела их и взяла фотографии. Наблюдая за ее лицом, на котором было сдержанно строгое, решительное выражение, майор не сомневался, что она готова помочь.

- Да ведь это же Елена! - воскликнула Евфросиния, поднося фотографию Вакуленко к самому стеклу лампы. - Та самая дамочка… я вам говорила. Она была здесь в тот день. А потом, когда я ходила за свечами, она ушла… - Тут хозяйка замялась и выговорила с усилием: - Да, ушла с проповедником.

- Вы не ошибаетесь? - спросил Бутенко. - Присмотритесь лучше…

Евфросиния взглянула на фотокарточку еще раз.

- Перед образом богородицы могу присягнуть. Елена это… Она и раньше приходила.

Бутенко указал ей на фотографию Морева, но Евфросиния покачала головой:

- Нет, этого не знаю.

- А разве он не приходил с Еленой? - спросил майор. - Может, провожал ее?

- Елена приходила одна, - уверенно сказала хозяйка. - В последний раз она пришла еще днем, закрывшись с проповедником, долго о чем-то говорили. А вскоре, тоже еще засветло, пришла Галя. Отец Даниил очень обрадовался ей, тут же, на кухне, благословил, но я приметила, что Галя усмехнулась… И что-то сказала. Мне послышалось, будто она сказала: «Не дурачьтесь»… Может, я и ослышалась. Даниил, значит, за руки ее взял и почти силком в комнату, где Елена была, потащил. Потом он вышел, дал мне двадцать пять рублей, перекрестил и послал за свечами.

Бутенко слышал все это от монашки уже несколько раз, но теперь обратил внимание на одну деталь - Галя сказала «проповеднику»: «Не дурачьтесь». Раньше Евфросиния об этом не говорила. Вообще сейчас она упоминала о «святом» без прежней почтительности: вероятно, известные ей разрозненные факты из его деятельности невольно слагались в ее сознании в определенную картину, и охваченная ужасом женщина не решалась увидеть в этой картине себя.

- Хорошо, - сказал Бутенко. - А вот обратите внимание на этого почтенного старика. Недавно он сбрил бороду, однако лицо осталось прежним.

Евфросиния приблизила фотографию к свету, пристально всмотрелась и выронила ее из рук.

- Он!… Отец Даниил!

Капитан поднял фотокарточку.

- А вы не ошиблись?

- Нет, что вы!… Да неужели это он?…

- Сейчас, хозяйка, важно выяснить: знаете вы этого старика или нет?

С неожиданным спокойствием и решительностью она обернулась к образам и перекрестилась:

- Да осудит меня господь на вечные муки и гибель и да постигнет меня кара божья и отчуждение от истинной православной церкви, геенна огненная да будет моим уделом, если я покривлю против правды, что это есть наш проповедник отец Даниил…

Алексеев улыбнулся и, взглянув на Бутенко, проговорил негромко:

- Мрачно и торжественно, как в монастыре…

Бутенко строго повел глазами.

- Если понадобится, хозяйка, вы сможете это подтвердить?

- Везде и всегда, пока живу на свете, - отчетливо, громко произнесла Евфросиния.

* * *

Майор Тарасенко зачастую работал по ночам. Ему были известны позывные целого ряда радиостанций, которые прослушивались в эфире чуть ли не на всех волнах. Учитывая события, неожиданно развернувшиеся в его родном городе, он счел необходимым усилить контроль за эфиром.

В два часа ночи Тарасенко услышал условный сигнал и записал длинную строчку необычных, перепутанных точек и тире. Ключ шифра лежал перед ним, и он без особого усилия прочитал передачу. На той же короткой волне снова транслировалось уже известное майору танго.

Он быстро устранил помехи и включил магнитофон. Через десять минут, прослушивая четкое выстукивание ксилофона и отмечая его сначала в виде точек и тире, а затем в виде колонки цифр, Тарасенко с изумлением убедился, что передача велась по старому шифру. Обрывок этого шифра был найден лейтенантом Гореловым в молитвенном доме, но Тарасенко считал его устаревшим.

Вскоре он прочитал несколько слов:

«Жду ответа… Жду ответа… Жду ответа… В среду в Старом лесу получите подарок…»

«Вероятно, - подумал Тарасенко, - сейчас последует ответ. В эфир должен выйти тот, кому предназначалось это сообщение». Он плотнее прижал наушники, напрягая слух. На его высоком лбу появилась испарина, серые запавшие глаза всматривались сквозь стекла пенсне то в шкалу диапазона, то глядели на плавно вращавшиеся диски магнитофона. Вдруг в наушниках затрещало, и в общем треске и шуме, наполнившем эфир, он успел прочитать короткую фразу, выстуканную телеграфным ключом:

«Моринс скучает и ждет… - Спустя несколько секунд ключ застучал снова: - Все поняли. Ждем среду… Старом лесу…»