Чёрная тень - [11]

— Нет здесь никого, только шумит вода, — успокаивала его бритунка. Казалось, мать говорит с неразумным дитем.

— Вода… — Конан облизнул запекшиеся окровавленные губы. — Ты пей, а я постерегу тебя…

— Нет, Конан, сначала ты, ты… А я омою твои раны, и лишь потом утолю жажду.

Киммериец с наслаждение окунул лицо в чистую прохладную влагу. Он пил жадно, ни на миг не отрываясь, словно собирался выхлебать до самого дна эту мраморную чашу. С трудом оторвавшись от животворного источника, он растянулся на каменном полу рядом с фонтаном. Глаза варвара, избавившиеся от пелены безумия, выражали теперь глубокую озабоченность, в могучем кулаке он все так же крепко сжимал рукоять меча.

Натала, опустившись на колени, омывала глубокие кровоточащие раны киммерийца.

«Чем же перевязать его?» — в поисках подходящего материала она обвела глазами комнату. Взгляд ее наткнулся на нишу в противоположной стене. Та была прикрыта белоснежной, под цвет стен, шелковой занавеской. За свисавшей тканью угадывался силуэт ложа, похожего на саркофаг.

«Там кто-то есть», — решила девушка и, держа кинжал наготове, медленно и осторожно двинулась к алькову. Умоляя сердце биться тише, она с трепетом отодвинула полог.

На возвышении покоилось нагое тело женщины с желтоватой кожей. Рядом стоял нефритовый сосуд, наполненный золотистой жидкостью.

«Уж не тот ли это чудесный эликсир, о котором говорила Талис?» — Натала наклонилась над спящей, в одной руке судорожно сжимая кинжал, а другой подхватив кувшин. Прижав к себе драгоценную ношу, она раздумывала, не превратить ли лотосовый сон женщины в сон вечный: но разве могла она коварно вонзить сталь в беззащитное тело?

Задернув полог, бритунка вернулась к Конану, пребывающему в полузабытьи. Присев рядом, девушка поднесла сосуд к губам варвара, тот послушно глотнул, и, оживленный целительной влагой, встрепенулся, выхватил кувшин из рук девушки и жадно припал к его горлышку.

— Клянусь Кромом, это то самое чудесное вино… Где ты его взяла?

— Стояло там, — Натала махнула рукой в сторону алькова, где за полупрозрачной занавеской продолжала спать ксуталийка.

Прикончив чудесный напиток, Конан легко вскочил на ноги.

— О Кром, — выдохнул он с облегчением, — меня наполняет животворный огонь! Так, будто я словно заново родился!

— Лучше нам вернуться в потайной коридор и пересидеть там, пока не затянутся твои раны, — сказала Натала.

— Ты спятила? Чтобы я прятался подобно крысе в норе?! Мы вырвемся из этого проклятого города, и горе тому, кто встанет у нас на дороге!

— А как же твои раны?

— Не чувствую я никаких ран, — бодро сказал Конан. — Может, этот напиток ударил мне в голову, но боль исчезла.

Он подошел к окну, за которым чернело бархатистое небо, усеянное множеством звезд. Внизу, за городскими стенами, бескрайним ковром раскинулась пустыня. Конан припомнил слова Талис: этот город — одно огромное здание, все комнаты и залы соединены… Значит, по бесчисленным коридорам можно пройти к помещениям в крепостных стенах и башнях…

— Что ты задумал? — со страхом спросила девушка.

— Возьми кувшин со стола, — приказал Конан вместо ответа, — и наполни его водой. Я тоже кое-чем займусь…

Когда бритунка справилась с порученным делом и подняла голову, она обнаружила, что Конан, изорвав занавесь на длинные полосы, скручивает их в длинную веревку, один конец которой уже был привязан к ножке массивного стола, находившегося в алькове.

— Дорога нам одна — в пустыню, — пробурчал он. — Безумная стигийка болтала, что в дне пути отсюда есть оазис, а за ним — второй. Вот там мы и отлежимся, пока затянутся мои раны. Воистину, этот напиток творит чудеса! Только что я был подобен бескровной туше под ножом мясника, а сейчас готов горы своротить! Ну, налила воды? А теперь прикройся чем-нибудь…

Натала совсем забыла, что совершенно нага. Впрочем, это ее совсем не смущало; но, вспомнив о жаре и палящем солнце пустыни, она сорвала шелковый полог и накинула его на плечи. Тем временем киммериец без труда выломал оконную решетку, сделанную из какого-то желтоватого мягкого металла. Он опоясал бедра девушки веревкой, взял ее на руки и осторожно подсадил на край подоконника. Затем Конан бережно спустил бритунку вниз и, когда та освободилась от петли, втянул веревку обратно. Привязал к ней кувшин с водой, опустил и его — прямо в руки девушки; потом презрительно сплюнул и ловко скользнул по веревке из окна на землю.

Вздох облегчения вырвался из груди Наталы. Сердце ее пело от радости, хотя они вновь оказались лицом к лицу с бескрайней пустыней, таящей неведомые опасности. Но ее пески были все же лучше каменных стен проклятого города, чуть было не ставшего их могилой.

— Когда желтолицые ублюдки найдут веревку, непременно снарядят погоню, — буркнул Конан, забрасывая кувшин на плечо. — Правда, сдается мне, за стены они и носа не высунут. Ладно, идем на юг!

— Скажи, Конан, — осмелилась наконец спросить Натала, — не встречал ли ты в том мрачном коридоре стигийку Талис?

— Когда я выбирался, было темно, как в утробе Нергала. Пошарил руками, но ни костей, ни крови… ничего. Ничего там не осталось!

— Она чуть не прикончила меня, — шепнула бритунка, — но мне ее жаль… Жаль…