Черная свеча - [18]

Старшина дернулся всем телом и уже открыл рот, но словесного выражения его возмущение не получило, и он пошел за санитарами, поправляя ухоженный длинный волос на яйцеобразной голове.

Команда Салаварова больше не появлялась, а карантин через неделю кончился и заключенных выгнали из барака на широкий грязный двор, где они толкли холодную хрустящую грязь рваными обувками, кутаясь в засаленные телогрейки и бушлаты. Первые минуты на вольном воздухе доставили немного удовольствия, но постепенно становилось все холодней и холодней, от тех неприятных перемен серая арестантская масса заволновалась.

— Строиться! — наконец затянул бабьим голосом костлявый дежурный с неповоротливой спиной застарелого радикулитчика. После чего куриной трусцой подбежал к седому скучному майору, начал что-то торопливо объяснять.

— К черту! — прервал радикулитчика майор. — Это что, девицы из Смольного или преступники?! Не забывайте, где работаете, Гладилин!

Майор решительно шагнул к строящейся колонне, сложил рупором ладони и объявил:

— Этап идет на «Новый», можете успеть к ужину, если поторопитесь.

— Что за командировка? — осторожно спросил у Ираклия пожилой карманник, близоруко щуря глаза.

— Не знаю, дорогой.

— А кто знает? — нудил карманник.

— Гражданин майор, дорогой!

Но вопрос уже запрыгал по этапу: «Кто знает за „Новый“?». «Кто знает за „Новый“?…» Он прыгал, прыгал, да и пропал где-то в середине строя, утонув в молчании нелюдимых бандеровцев.

Конвой повернул автоматы к строю; возбужденные запахом немытых тел зэков, собаки скалили клыки, вопросительно заглядывая в глаза проводников.

— Хотя бы раз в жизни поесть, как эта собака, — мечтательно произнес Ведров. — Господи, пошли мне ее пайку.

— А поводок? — спросил пожилой карманник.

— За такую пайку можно. Я ж — не вор. Я — просто временно изолированный, но советский человек. Я жрать хочу, а не блатовать.

— Разговорчики! Этап идет на «Новый», — еще раз повторил майор. — Шаг в сторону считается побегом. Конвой стреляет без предупреждения. Копченый, что скалишься?!

— Да вот зверек здесь огадился, гражданин майор.

— Пусть несет с собой: в дороге пригодится. Шагом марш!

Через час ходьбы Упоров почувствовал холод между пальцев ног, пожалел, что не снял с покойного Заики портянки. Побрезговал или постеснялся, теперь дорожка форс собьет. Этап одолел небольшой, но крутоватый перевал, и за ним открылся великолепный вид с прекрасным лесом в лучах восходящего солнца. Открылся, как правда, которую кто-то прятал от этих сбившихся в затхлую кучку людей.

— Эх, раздолье какое! — не выдержал шагающий впереди Вадима кособокий Ведров. — Столько места, а нам — тесно. Махнуть бы в лес.

— Кто тя держит — махай! — предложил Опенкин. — Старшина, отпусти мужика в лес за подснежниками.

— Хай бежит! — конвоир похлопал ладонью по автомату. — С сопроводиловкой. И ты за ём. Здесь на всех хватит.

— Стой! — кричит замыкающий колонну лейтенант.

— В чем дело, лейтенант?

— Заключенный помер. Старик этот, то ли математик, то ли еще кто.

— Ему бы на печи сидеть — он по тюрьмам шляется.

— Труп — в машину. Спрячьте оружие, лейтенант: он мертвее мертвого.

Лейтенант, однако, выстрелил, на всякий случай, в затылок маленькому седому человеку, и этап тронулся дальше. Дорога муторно тянула восемьсот голодных зэков в пологий тягун. Многие уже выдохлись и, не стесняясь, становились на четвереньки.

— Ползите, ползите, — подбадривал их веселый старшина. — Кто не доползет, доедет с Пифагором!

Отъярились собаки, перестали облаивать ползущих зэков, лишь изредка норовя хватить кого-нибудь из них за бок. Но перед вершиной Мертвого перевала они и сами начали ложиться на снег, прижимаясь к отполированному ветром насту лохматыми животами.

Хозяином тех мест был ветер. Он не знал отдыха в любую погоду, ни днем, ни ночью, заполняя легкие людей пронзительным холодом, принесенным из тундры.

Наконец выбрались на плоскотину. Стоять на ногах могли немногие.

— Сейчас бы умереть, — выдавил из себя Ведров, опускаясь на корточки.

— Попроси Стадника, — высунулся с новым советом пожилой карманник, оказавшийся выносливым ходоком.

— Загорайте, лодыри! — разгоряченный ходьбой старшина Стадник скрутил цигарку, затянувшись, внимательно осмотрел этап. Медленно, но уверенно взгляд его соскользнул с измученных ходьбой зэков и замер в немом удивлении.

— Ха — коротко, точно гавкнул, воскликнул Стадник. — До чего тильки люди не додумаются! Гляньте, граждане бандюги, яки гарны хлопцы!

Метрах в тридцати от дороги белели вмерзшие в лед трупы. Их было много и подо льдом, и на его голубой, отполированной ветром глади. Со впалыми животами и отъеденными песцами ушами.

— Не дрожат! Обвыклись, — продолжал радоваться Стадник. — Воля есть — гнидника не треба… Надо же так закалиться!

Этап мрачно молчал, и Стадник, уловив настроение разбитых дорогой заключенных, положил палец на спуск автомата.

— Ну, чого змолкли? Шуток не понимаете?!

— Понимаем, земеля, — улыбнулся через силу старшине Каштанка.

— У меня таких злыдней в земляках не водится! — строго поправил вора старшина.

— Так получилось, — покаянно опустил глаза Опенкин. — А вас дома небось матка жде?