Черная сотня. Происхождение русского фашизма - [21]

СРН мог бы избрать идею «малой России», но это противоречило бы его имперским притязаниям. Можно было еще взять курс на изгнание или уничтожение всех нерусских, однако такое решение было бы чересчур радикальным для партии, которая хотя и шла к фашизму, но была еще далека от этих неясных целей.

Глава третья Появление «Протоколов» и идеи «Великого масонского заговора»

Русские патриоты нередко расходились во взглядах на причины большевистской революции 1917 года, но в оценке ее были едины: полная катастрофа, гибель России. Лишь немногие перестали так думать, и то много лет спустя. Правые считали революцию результатом утопических и разрушительных идей интеллигенции, но тяжкие обвинения предъявлялись и всему русскому народу. Так, по мнению Струве, народ поддержал революцию, чтобы можно было меньше работать (или воровать), не считаясь при этом с последствиями. Другие обвиняли народ в том, что он отвернулся от религии и государства и не развил в себе подлинного национального сознания. Ответственность за катастрофу возлагали также и на монархию. Некоторые, подобно Бердяеву, попутно обвиняли Запад — как это делали ранее славянофилы — за экспорт в Россию чуждых идей, принесших огромный вред. Раздавались призывы к духовному возрождению, центральную роль в котором должен был играть религиозный национализм. Однако эти духовные искания были свойственны лишь относительно небольшой группе интеллектуалов. Большинство противников революции, особенно те, кто поднял против нее оружие, чаще искали реального врага, «тайную руку», преступную и всемогущую банду заговорщиков. Произошли такие разительные перемены, институты, существовавшие веками, исчезли столь быстро — чуть ли не в один день, — что никакие объяснения не казались неправдоподобными и иррациональными, если они могли послужить ключом к разгадке невероятных событий. До 1917 года все знали о царе, но очень немногие слышали о Ленине и Троцком, не говоря уже об их главных подручных. Откуда они появились? Чьим интересам служат на самом деле? Такая реакция отнюдь не необычна в историческом плане; революция в Германии была гораздо менее радикальной, но и там появилась та же тяга к мифам о «тайной руке» и гигантском заговоре.

Некоторые страны кажутся особенно склонными к теориям заговора; Россия традиционно была восприимчива к ним, но так было и в США, и странах Средиземноморья, впрочем, сторонников этих теорий можно найти повсюду. Некоторые теории заговора традиционно поддерживаются лишь маргинальными группами общества, другие иногда переходят в интеллектуальную моду. Такое объяснение катастроф не слишком разумно. Предположим, что революция была всего лишь заговором, но как тогда можно объяснить победу большевиков в гражданской войне? Те же, кто выступал против большевиков с чисто националистических позиций, сталкивались с еще одним идеологическим затруднением. Лозунгом белого движения была «единая и неделимая Россия», но именно при коммунистах, особенно при Сталине, Россия стала явно неделимой и постоянно усиливалась в военном отношении. Очевидно, причины успеха революции были глубже. Однако мало кто строит свои политические теории на чисто рациональном и логическом фундаменте — гораздо удобнее и менее болезненно верить в вину чужаков, чем углубляться в исследования духа и признать, что царский режим был близорук, неэффективен, морально развращен, реакционен или что у народа не хватило моральных сил. В контексте катастрофы старая черносотенная пропаганда о всемирном заговоре евреев, масонов и иностранных агентов обрела такую убедительность, какой у нее не могло быть прежде. Разве не факт, что-за псевдонимами большевистских вождей и главарей других революционных партий сплошь и рядом скрываются чуждо звучащие имена?

Есть доля правды в утверждениях о видной роли евреев и других инородцев в новом руководстве. Поскольку евреев в России тяжко угнетали, совершенно естественно, что многие из них присоединились к революционным партиям, которые обещали свергнуть режим, приносивший им страдания, а некоторым и гибель. Среди большевиков евреев было меньше, чем в других революционных партиях, но это не заботило противников большевизма. Не интересовало их и то, что все большевистские вожди отвергли иудаизм и ощущали себя русскими, что очень скоро после революции они были удалены из высшего руководства и что, наконец, доля евреев в российской эмиграции была куда выше, чем процент евреев в населении России. «Еврейский большевизм» становится главным врагом правой, начинают ходить самые невероятные истории: например, русскую революцию финансировал из Нью-Йорка банкирский дом «Кун, Леб и К°». Если бы удалось доказать, что Джейкоб Шифф (глава банка) по поручению нью-йоркских плутократов платил коммунистам, стало бы очевидно, что революция — дело чужих рук, а не отечественных революционеров. Подобные россказни использовала нацистская пропаганда после 1933 года, но сомнительно, чтобы сами нацисты когда-либо в них верили — их отношение к евреям было более циничным.

Пропаганда приносила пользу, ибо она указывала на существование общего фронта еврейских коммунистов и еврейских миллионеров: и те, и другие работали для одной цели — чтобы евреи подчинили себе весь мир. В этих нелепостях не было и крупицы правды, но ни судебные решения, ни единодушное мнение уважаемых историков, которые детально показывали, когда, где и кем были составлены подделки, не положили конец их распространению. Так, главными злодеями в русской революции были признаны Троцкий и Свердлов, а не Ленин, Сталин или Дзержинский. Не важно, что Свердлов умер менее чем через два года после революции, а Троцкий утратил влияние после 1923 года и в 1929 году был выслан из Советского Союза. Оба оставались в ответе за то, что произошло через десять, двадцать и даже пятьдесят лет после их ухода со сцены.