Черная Шаль. Книга 1 - [15]

– Не знаю, – благодарно взглянув на Радку и на меня рассеянно ответила Антонина Кирилловна, устремив грустный взгляд куда-то в дальние печальные дали.

– Показалось – голова, будто закружилась, потом вроде прошло, но – настроение почему-то – ни к черту, разом испортилось. Не могу понять – что случилось? – пока теща говорила, пальцы ее рук продолжали беспокойно ощупывать голые плечи. Я догадался, что ее мучает такая же беспредельная тревога, как и меня.

– Мама, а тебе правда понравилась эта шаль или ты её так расхвалила, что бы Вальку не обидеть? – ни с того, ни с сего вдруг спросила Радка.

– Да-а, – почти не задумываясь, ответила теща, – очень понравилась, и – немного помолчав, добавила – очень мне понравилась эта шаль! Спасибо зятю!

– Не знаю, – задумчиво произнесла Радка, на которую опять напало раздраженно – ироничное настроение, – цвет у неё чересчур уж мрачный, непраздничный.

– Красивый, по моему, цвет, – возразила теща, и в голосе её зазвучали любопытные нотки – своеобразного нездорового молодого задора, смешанного с сентиментальной мечтательностью, свойственной лишь старым девам, – глубокий, бездонный, бескрайний какой-то, как осенняя ночь или, как печаль этой жизни нашей такой наихреновейшей (я взглянул на тещу в безмернейшем удивлении), очень и очень умный, я бы сказала – философский цвет у этой шали. (слово «философский» у нее выговорилось с хорошо заметным противоестественным акцентом, что впрочем, не показалось мне удивительным, так как произнесла это слово тёща, скорее всего, первый раз в жизни)…, – она как раз и замолчала, внутренне удивившись, наверное, необычной глубине собственных рассуждений. Радка, я заметил, тоже смотрела на Антонину Кирилловну очень озадаченно.

– Слушайте! – подчиняясь внезапному душевному порыву, какие у меня рождались исключительно под воздействием алкоголя, воскликнул я, – Рада и мама, разрешите, я выпью за вас, только за вас, за то, что есть такая чудесная женщина, как Антонина Кирилловна – моя теща, и за то, что есть такая чудесная, умная, красивая Рада – её дочь, и моя жена!

Радка и теща посмотрели на меня в приятном удивлении, и широко разулыбавшись, хором сказали: «Спасибо!» Я до краев наполнил водкой вместительные хрустальные рюмки и, звонко чокнувшись, мы дружно выпили втроем друг за друга.

Глава 10

Вишан и Мишта очнулись от оцепенелого состояния, куда повергла их затейливая игра разноцветных искорок в прозрачной глубине удивительных камней, больше всего, действительно, напоминавших внешним видом окаменевший мармелад. Они очнулись и непонимающим взглядом уставились друг на друга.

– Вишан!!! – опять рявкнула в доме Шита, – идите ужинать!!!

Цыгане, с грустью посмотрев напоследок на рассыпанные по старому покрывалу безыскусные многоцветные узоры из окаменевших мармеладок и леденцов, поднялись на ноги и энергично зашагали к пиршественному столу.

– Правда, – озадаченно произнес Вишан, потирая лоб, когда вышел из сарая во двор, – надо бы водки выпить, да и закусить хорошенько и снова за работу, – чувствовал он себя со вчерашней ночи как будто не в своей тарелке.

Уже в просторных сенях в нос им шибанул ураган экзотической смеси из не нюханных ранее запахов, и они моментально забыли о разноцветных кристаллах сиротливо оставшихся лежать на покрывале в сарае, влюбившись в рождавшиеся на сковородке запахи.

Покрытая сверкающей радужной пленкой жареная свинина на столе окончательно потрясла, незаметно, но стремительно разрушавшуюся психику Вишана и Мишты. Внезапный приступ жесточайшего голода и жгучего желания хлебнуть водки, буквально швырнул их на стулья. Стулья жалобно скрипнули, а цыгане вцепившись в полные фужеры, торопливо чокнулись, залпом выпили, схватили вилки и с силой воткнули каждый в подвернувшийся кусок свинины. И всем троим показалось, о чудо! – как будто кто-то тоскливо хрюкнул в сковородке, а золотистое, пурпурное, смарагдовое, сочное и нежное мясо на остриях зубчиков вилок затрепыхалось, как живое, забрызгивая лоснившиеся лица цыган обжигающими радужными каплями.

Коричневые прокуренные зубы вонзились в нежно-сочное жаркое и… сказочные запахи слились в единое гармоничное целое со вкусом, цыгане томно застонали, твердо решив, что жуют мясо ангела во плоти.

По ситцевым занавескам на окнах, по беленым стенам, по коврам, по посуде в шкафах резво играли в пятнашки огоньки всех основных цветов солнечного спектра. «Ай да соус!!! Ай да соус!!! Ай да Шита, молодец!!! – медленно вскрикивала хозяйка, с острым наслаждением ощущая, как бессмысленная радость вскипает в ее полнокровном теле, вливаясь туда вместе с водкой и кусочками жареной радуги.

Изящным танцующим движением большая рука Шиты вспорхнула в празднично иллюминированном воздухе, нежно обняла пальцами теплые бока бутылки и второй раз наполнила до краев фужеры.

– Помянем Дюфю! – решительно вдруг бухнул посуровевший Вишан. – Хоть трус и дурак он был, да и сволочь, каких еще поискать, но все же – помянем!

И Шита и Мишта молча согласились с краткой характеристикой оставшегося лежать в разграбленном гробу невезучего Дюфини, и злорадно ухмыльнулись при мысли о нем. Всем троим после выпитого поминального фужера стало казаться, что Дюфиню они искренне ненавидели нечеловеческой ненавистью всю свою сознательную жизнь. Даже в душе Шиты, родной сестры Дюфини, не возникало самого слабого намека на жалость, когда она порой невольно представляла себе, как несчастный брат лежит в вечной темноте гроба, отчаянно молотит кулаками по крышке, царапает её, ломая ногти, теряя последние силы, надежду, веру в родственников, и оставаясь, в конце концов один на один с холодным липким ужасом погребенного заживо.