Черная роза - [231]

— Он… Он очень красивый, — начала вдова лесника. — У него черные волосы. Не прямые, нет. Немного вьющиеся. Надо лбом… У висков… И глаза — ах, Мари, какие у моего Робера красивые необыкновенные глаза! Я долго не могла ни с чем сравнить их цвет. Потому что он такой переливчатый. Потом я все же нашла нечто похожее, — это туман зимой в предрассветных сумерках в горах нашего родного края. Помнишь такой туман, Мари?

— Помню, — шепнула Доминик.

— Сначала туман этот густой и почти черный. Но затем он становится все светлей. Темно-серый, как остывший пепел в печи. Потом — все светлее и светлее, когда солнце встает все выше. Вот такие глаза у моего сына. Точь-в-точь как у его отца! И реснички — длинные-длинные… густые-густые…

Дом неожиданно вздрогнула. Как будто озноб пробежал по ее спине. Но почему? Ведь стояла послеполуденная жара, которая ощущалась даже здесь, в тени огромного старого клена.

— Да, — сказала она тихо, — красивый мальчик. А кто же был его отцом? И где он теперь? Но, если ты не хочешь сказать это, не говори.

Тереза выпрямилась и гордо посмотрела на нее.

— Ты из Лангедока, Мари… И ты поймешь, почему я не считаю себя опозоренной тем, что родила моего мальчика без мужа, и не стыжусь назвать тебе имя человека, который сделал меня матерью! Потому что его отцом был сам герцог Черная Роза!

Да, подсознательно Доминик была готова к тому, что Тереза назовет имя ее мужа. И все же это был удар. Молодая женщина почувствовала, что ее как будто пнули в грудь ногой. Дыхание стеснилось, в глазах почернело.

— Мари! Что с тобой?.. — испуганно вскрикнула вдова лесника.

— Нет, нет… Ничего, — пролепетала Дом. — Не знаю. Подожди… Сейчас пройдет. — Она напрягла всю свою волю, чтобы ничем не выдать себя. Боже милосердный! Она сидит здесь, под деревом… Рядом с любовницей своего мужа… Над могилой его сына!

…Наконец, она справилась с собою. Как бы ни было это тяжело, но ей хотелось знать все.

— Герцог… Черная Роза, ты сказала? Продолжай, Тереза. Прошу тебя.

— Да. Это был он. Я знаю это твердо. Но начать надо не с него. А с моего замужества, чтобы ты все-все поняла. Мне было двенадцать, когда умерла моя мать. Отчиму я была не нужна, он, если не был на дежурстве, пил … а я с утра до ночи или помогала на кухне в Шиноне, или ткала полотно вместе с другими служанками. А еще была в Шиноне одна старая женщина, лекарка, так мы с ней часто в лес ходили, она учила меня целебные травы и корешки узнавать и собирать, да от каких все они болезней, рассказывала. Очень мне это было по душе.

Комендантом Шинона был в ту пору барон дю Буа. Он любил поразвлечься со служанками. И его сын и племянник, которые тоже жили в замке, не отставали от него. Барон как-то увидел меня на кухне. И, Мари, ты понимаешь, чего он захотел… Но, когда однажды он подстерег меня около моей комнаты, я начала так отчаянно отбиваться, что комендант решил действовать иначе. Я была уже в подходящем возрасте, и барон нашел мне жениха — лесника Тьерри, тридцатилетнего угрюмого здоровяка. Комендант поговорил с моим отчимом; они ударили по рукам. А с Тьерри и беседа была короткая — женись, и все тут.

Я не хотела идти за мрачного лесника. Да отчим имел надо мною власть, как мой отец. Месяц мы с лесником были женихом и невестой. А потом нас обвенчали в часовне Шинона. А сразу после венчания ко мне и моему мужу подошел комендант и заявил о своем праве первой ночи. Тьерри не очень-то был доволен. Но барон был полновластным господином во всей округе, и моему мужу пришлось уступить.

Дю Буа привел меня в свою комнату, велел мне раздеться и лечь на кровать. Но я отказалась. Тогда он попробовал взять меня силой. А я схватила его меч — и ударила его… Попала в руку. Помню, как он завизжал — тонко, как свинья, которую режут… Тут прибежали сын барона и его племянник. И с ними тремя я уже не смогла справиться. Да, Мари. Вот такая у меня была первая свадебная ночь. Они все по очереди меня изнасиловали.

— Какой кошмар! — со слезами вскричала Доминик.

— Самое ужасное — что наутро, отдавая меня, еле живую, моему мужу, комендант сказал ему: «Твоя женушка сопротивлялась, и пришлось наставить ей синяков. А почему? Потому что она уже давно не девушка. И не хотела, чтобы я об этом узнал.»

И началась моя замужняя жизнь. Лесник был человек молчаливый да угрюмый, но я ему вроде как пришлась по душе, пока он за мной как за своей невестой ухаживал. А, услышав обо мне такое от барона, муж, конечно, переменился. Он привел меня в эту избушку… и два года я с ним тут прожила, ласкового слова не слыша. Доброго взгляда не видя. Он по целым дням в лесу пропадал. Придет под вечер — весь грязный, потный, голодный, — и на еду набросится. А после еды — на меня. Быстро свое дело сделает — и спать завалится. А я приберись, помой, сготовь, постирай. Тьерри все ребенка хотел. Но никак не получалось. Муж считал, что в этом моя вина. Мари, скажи… Твой муж тебя хоть раз в жизни ударил?

Доминик, как ни потряс ее рассказ Терезы, чуть не улыбнулась. Чтобы Робер поднял на нее руку? Трудно было даже представить себе такое!

— Нет. Конечно, нет!

— А мой меня лупил. И за волосы таскал. Всякое бывало. Злой он очень был. А деться мне было некуда, и он был мой муж, и я терпела. Но однажды, после сильной бури, зимой, Тьерри пошел в лес. И на него упало большое дерево. Придавило ему ноги. Я не могла найти его. Я бросилась в замок, подняла людей… Нашли его только через два дня, когда он уже замерзал. Принесли в Шинон. Но он не выжил. Так я стала вдовой.