Чёрная рада - [68]

Василь Невольник отправился за конями, но кругом происходила такая суматоха, что он совсем потерялся и, подобно щепке на волнах, был увлекаем то в одну, то в другую сторону. Долго ждал его Черевань, а тут буря становится все сильнее и сильнее, со всех сторон его теснят, толкают; пот катится с него градом.

 — Где это нечистый подел моего Василя! говорил он в досаде. Бгатику Петрусь, не оставляй хоть ты меня. Ой, когда б мне добраться по живу, по здорову в свое Хмарище! Созывай тогда себе раду, кто хочет!

Когда ж провозгласили запорожцы Бруховецкого гетманом, толпа тотчас сделалась тише. Сперва Гвинтовка отвел своих единомышленников к лагерю, потом отошли туда и другие полки Сомковы. Только запорожцы шумели и волновались вокруг гетманского стола, как злые осы вокруг гнезда своего, да поселяне гудели по всему полю, как трутни. С полчаса никто из этой сволочи не знал, что делается перед их глазами в казацком войске. Поклон сотен Сомковых Бруховецкому показался им началом сражения, и многие постарались заблаговременно обезопасить себя бегством. Только когда двинулся Бруховецкий с князем и со всеми московскими и казацкими силами в Нежин, по всему полю раздались восклицания черни:

 — Хвала Богу! Хвала Богу! Нет теперь ни пана, ни мужика, нет ни убогих, ни богатых! Все заживем в довольстве!

 — Что ж, братцы? говорили иные, пойдемте панским добром делиться. Теперь панов полон город.

 — Э, будет еще время погулять по городу! Вон казаки в Сомковом таборе хозяйничают. У Сомковой старшины, говорят, полны возы одних кармазинов.

 — Ну, кто куда хочет. Везде будет обо что погреть руки.

И одна часть алчного на добычу сброду толпами бросилась к городу, а другая к Сомкову табору. Поле однакож не опустело. Многие, в упоении радости, позабыли о добыче, которою приманил их сюда Бруховецкий, и, наняв музыкантов, водились с танцами по всему полю. Веселость их в такую смутную годину, звон музыки, топот танцев и радостные припевы заставляли Петра и Череваня еще сильнее чувствовать горесть. Они одни были здесь свободны от чар, которыми упоил Бруховецкий казаков, мещан и мужиков; они с нетерпением желали выпутаться из этого омута, и только ждали, пока Василь Невольник возвратится с лошадьми.

Не прошло полчаса, как валят опять толпы народу со стороны города, а навстречу им другие, со стороны лагеря.

 — Куда вы? спрашивают.

 — А вы куда?

 — Мы в табор.

 — А мы в город.

 — Э, чёрта с два!

 — Как?

 — Так, не пускают! Московская сторожа не пускает нашего брата в город.

 — Напрасно ж и в табор будете соваться. Казаки сами там хозяйничают, а нашему брату дают оглоблею по шее.

 — Что ж это? Неужели это нас казаки убрали в шоры [103]?

 — Видно, не хуже, как и Выговский Москву!

Тут подбежали новые толпы:

 — Беда, кричат, пропало дело! Слышали вы, что говорят запорожцы?

 — А что ж они говорят?

 — А вот что. Сунулись иные из наших через огороды да давай хозяйничать в панских дворах, так братчики их киями по спине: «Убирайтесь, говорят, к нечистой матери, мужичье неумытое!» да и прогнали за город. Начали было наши упрямиться, начали говорить: «Мы ж теперь все равны!» — «Вот мы вас, говорят, поравняем нагайками! Убирайтесь, вражьи дети, за добра ума, по своим селам, пока не узнали, по чем ковш лиха!»

 — Эге, так вот какая нам благодарность! закричали предводители (у каждой толпы был свой предводитель). Стойте же, братцы! Когда мы помогли кому-нибудь взобраться на гетманский стол, так сумеем и со стола спихнуть. Сбирайтесь в полки, кричите опять в раду! Освободим Сомка и Васюту из неволи! С ними все еще можно поправить!

Взволновался народ, поднялся новый говор, раздались новые крики; но ничего из всего этого не вышло. Толпа потеряла уже прежний энтузиазм. Некоторые подумавши сказали:

 — Нет, видно, напрасно перемешивать тесто, посадивши в печь хлебы. Какие посадили, такие и спекутся. Будет с нас и того, что потанцевали дня два с запорожцами.

Другие поневоле должны были согласиться с этим мнением.

 — Напрасно, напрасно! кричали они. Ничего из этого не будет. Казаки теперь будут стоять один за другого дружно; погреют только нам бока, да с тем и домой воротимся. Лучше убраться по добру по здорову.

Между тем иные вели между собою такую беседу:

 — Я таки схватил себе с одного воза в таборе сало, будет жинке да детям до филиповки.

 — А я мешок пшена. Когда б только пособил кто-нибудь дотащить до хутора.

 — Ге! что ваше сало да пшено! Мне вон посчастливилось было добыть жупан такой, что пары волов стоил; да вражий казак дал келепом по руке так, что не хотел бы и шестерни. Теперь под косовицу как раз это кстати. Люди будут зарабатывать, а я носись с рукою. Вот тебе и рада!

 — Уберемся, уберемся отсюда, пока еще и ног нам не перебили, как свиньям в огороде. Правду сказать, не на доброе мы дело пустились. Лучше сделали наши соседи, что не послушали запорожцев. Теперь стыдно и в село показаться. Будут дразнить черною радою до веку.

И начал расходиться из-под Нежина народ. Замолкла музыка, прекратились танцы и радостные восклицания по полю. Скоро все до последнего смекнули, что веселиться не от чего.