Чёрная рада - [39]

Петро и без его совета намерен был это сделать.

Оборотя назад коня, он разогнался, чтоб перепрыгнуть пространство шириною около полуторы сажени; но его конь, видно, не был приучен к подобным скачкам, или не надеялся на свои ноги. Добежав до провала, он снова уперся ногами в землю, потом встал на дыбы и едва не опрокинулся на спину.

Кирило Тур от души захохотал, стоя на другом краю пропасти, и по-видимому вовсе не заботился о предстоящей схватке.

 — Ай-ай! кричал он, — ай да казак! Девка по неволе перескочила через провалье, а он, погнавшись за нею, испугался ярка!

 — Я б тебе скоро заткнул глотку, иродова душа, сказал раздосадованный Петро, — если б не забыл взять пистолетов!

 — Никогда я не поверю, отвечал тот равнодушно, — чтоб сын Шрама взялся за разбойничье оружие один против одного, тогда как имеет в руке честную саблю... Что же мне мешало бы отделаться от тебя пулею, и ехать дальше, вместо того, чтоб ждать, пока ты отважишься прыгнуть через ровчак?

 — Подлая кожа! говорил между тем Петро, досадуя на своего коня. — Чтоб тебя волки сели! Я обойдусь и без твоих ног!

И отошел несколько шагов назад, чтоб разбежаться на отчаянный прыжок.

Угадав его намерение, Леся закрыла в ужасе глаза и мысленно молила Бога подкрепить его силы. Впрочем, глядя на его высокий рост, стройность тела и легкость движений, можно было ожидать, что он исполнит свое намерение, не подвергаясь большой опасности.

В самом деле прыжок был так ловок, что Петро ступил правою ногою на другой берег; но едва коснулся он земли, как она обрушилась под ним подобно хрупкому снегу, и он полетел бы на дно глубокого провала, если б Кирило Тур не подбежал и не подал ему руки.

 — Молодец, брат, ей Богу, молодец! говорил он, — не даром о тебе идет такая слава. Ну, теперь от всей души готов с тобою стукнуться саблями.

 — Слушай, товарищ, сказал ему Петро, — не буду я с тобою биться.

 — Как! ты отказываешься от моей бранки?

 — Нет, скорей откажусь от жизни! Но послушайся меня, брат, отдай мне ее, кончи на этом свою шутку, и вот тебе рука моя, что я буду твоим вернейшим другом.

 — Ха-ха-ха! вот чудеса! воскликнул запорожец. — Богдан, слышишь ли?.. Я знал, что в тебе бездна отваги, но не знал, что так мало толку. Не совсем же ты, казаче, пошел по батьку. Какой бы дьявол заставил меня затевать с гетманом такую шутку, коли б не сам сатана засел в моем сердце? Нет, брат, умереть от доброй шаблюки для меня ничего не значит, но отдать назад такую кралю — ой-ой-ой! И так годи балакать. Стукнемся лучше так, щоб аж ворогам було тяжко, и пускай лучше про нашу славу Божий человек сложит песню, чем разойтись чёрт знает по каковски.

И, говоря это, он обнажил свою тяжелую и длинную шаблюку:

Ой панночко наша, панночко шаблюко!

З бусурманом зустрівалась, да й не двійчи ціловалась!

говорил он, — поцелуйся ж теперь с этим рыцарем так, чтоб запорожцам не было стыдно перед городовыми, а черногорцы чтоб не величались своими юнаками!

 — И так ты не уступишь без бою своей бранки? спросил Петро. Пускай же нас Бог рассудит, а меня простит, что поднимаю руку на человека, который только что спас меня от смерти!

И стал в оборонительное положение.

 — Коханый побро! обратился тогда Кирило Тур к Черногорцу, — если я паду, не препятствуй казаку взять нашу отмицу, а сам ступай в Черногорию, и скажи, что есть на свете Украина, где добрые молодцы не уступают в храбрости черногорским юнакам. Жаль, что далеко до шинка, а то б и мы сделали так, как ты рассказывал про ваши юнацкие поединки, — стукнули б сперва по доброй чарке, поговорили, пошутковали и начали бы смертный бой, как веселый танец. Что ж ты, казаче, не нападаешь? обратился он к Петру. — Твое право нападать, а мое отбиваться.

Петро начал сечу. Никогда, может быть, не сходились на киевских полях два бойца, столь равные по силе, искусству, неустрашимости и хладнокровию. Плотная фигура запорожца обещала на первый взгляд более силы, но зато стройные и гибкие члены молодого казака должны, казалось, были взять верх над тяжелою силою. Стук сабельных ударов, наносимых и отражаемых с равным искусством, приводил в трепет сердце Леси, и только глаза такого человека, как Черногорец, могли смотреть на этот страшный бой без ужаса. Он видел в нем нечто столь высокое в своем роде, что, глядя на него, забыл и об опасности своего друга, и о своей отмице. С восторгом мастера наблюдал он, как удары с обеих сторон отпускались сперва изредка и с умеренным напряжением силы, как они постепенно делались быстрее и крепче, как оба противника переменяли один за другим разные способы сражаться, и отвечали друг другу с таким присутствием духа, знанием дела и единомыслием, как музыканты в дуэте. Между тем, по воспламененным уже яростью их взорам, по искрам, сыпавшимся от сабель, и напряжению мускулов, можно было каждую минуту ожидать, что чья нибудь голова распадется на части под ударом. Этого однакож не случилось, потому что в самом жару поединка сабли вдруг перебились, и противники остались обезоруженными.

 — Ну, чем же мы кончим? сказал Петро, разгорячась, и уже забыв свои кроткие меры. — Давай бороться или стреляться на пистолетах. Мне не хотелось бы пустить молву, что я не справился с Кирилом Туром.