Черная моль - [58]

Что-то дрогнуло в груди у Клима, какая-то теплая, нежная волна на минуту вдруг захлестнула его, и отсвет ее, наверно, мелькнул у него в глазах, потому что Лидочка внезапно потупилась и тихо прибавила:

— Ты только не сердись. Я сейчас правду говорю.

Клим не совсем понял, к чему она это сказала, но сразу уловил что-то необычное, значительное в ее тоне. Лидочка с ним еще никогда так не говорила.

— Разберемся, — коротко ответил он и направился к двери.

— Эгей, Клим! Корешей не узнаешь? Зазнался? — закричал Карасевич, как всегда, франтовато одетый, в лихо сдвинутой на затылок шляпе, раскрасневшийся, с дерзкими, нечистыми глазами.

Клим смерил его неприязненным взглядом.

— Зачем пришел?

— Вопрос! Старых друзей проведать! И девочек знакомых тоже! А ну, пропусти! — толкнул он Борьку Сорокина.

— Пьяных не пропускаем, — медленно отчеканил Клим.

— Что?! — заорал Карасевич. — А ну, мальчики, нажмем!

Дальше произошло неизбежное: «особая группа» вступила в дело.

Когда порядок был восстановлен и Клим, тяжело дыша, направился в зал, к нему подбежала Лидочка.

— Ой, Клим! Я все видела. Он теперь будет ждать меня у выхода. Я боюсь.

Клим усмехнулся.

— Навряд. Ты еще не все видела. А в общем, я провожу тебя, если хочешь.

Лидочка недоверчиво подняла на него глаза.

— Проводишь?

— Угу.

Они вышли из клуба последними.

На пустынной улице никого не было. Ветер неистово раскачивал фонари у них над головой, и вокруг плясали безмолвные фантастические тени. Было холодно и сыро.

Клим не сразу решился взять Лидочку под руку. Первое время шли молча. Потом Лидочка спросила:

— Как ты живешь, Клим?

— По-старому.

— Но ведь ты теперь во всем районе известен!

— Денег за это больше не платят, — как можно пренебрежительнее ответил он.

— Ах, Клим, не в деньгах счастье! — вздохнула Лидочка. — Вот у меня они есть, не жалуюсь, а счастья… его что-то не видно.

— Это смотря как понимать счастье.

— А вот скажи, ты счастлив?

Клим усмехнулся.

— Так сразу и не скажешь.

Помолчали. Клим вынул мятую пачку «Прибоя» и, на минуту освободив руку, на ходу закурил.

— Скажи, Клим, — неуверенно спросила Лидочка, — тебе, небось, много плохого про меня рассказывали, да? Только правду скажи. Рассказывали?

— Угу.

— А ты верил?

Клим пожал плечами.

— Верил, — с горечью сказала Лидочка. — И правильно, что верил… Я плохая… Ой, Клим, какая я плохая! За это и нет мне счастья, одни… одни деньги, чтоб они провалились!

— Ну чего болтаешь! — грубовато оборвал ее Клим.

— Я не болтаю. Просто ночь такая… страшная. Правда, Клим, жутко ночью одному?

— Ты ж не одна.

— Ой, Клим, ничего ты не понимаешь! Клим…

— А?

— Скажи… как людей арестовывают: по ночам, да?

— Каких людей? — удивился Клим.

— Ну, милиция. Всяких там… преступников, — дрогнувшим голосом произнесла Лидочка.

— Ладно тебе, — хмуро ответил Клим. — Тоже придумаешь…

— Нет, ты скажи.

— Зачем? Тебя ж арестовывать никто не собирается.

— А вдруг?

— Слушай, Лид, — не вытерпел Клим, — ты о чем другом говорить можешь?

И тут вдруг Лидочка заплакала, да так горько, безутешно, утирая варежкой слезы, что Клим растерянно остановился.

— Да что с тобой творится? — спросил он.

Но Лидочка вместо ответа уткнулась лицом ему в грудь и заплакала еще сильнее, а Клим неловко гладил ее по голове и не знал, что сказать.

— Ну, чего ты… чего ты?.. — бормотал он.

— Страшно… — сквозь слезы проговорила Лидочка. — Очень… мне… страшно… по ночам… и днем тоже страшно. Не могу я так…

— Ну чего ж тебе страшно, глупая?

— Всю… всю кровь они из меня выпили! — рыдала Лидочка. — Всю… всю…

— Да кто, кто? — с нарастающей тревогой спрашивал Клим.

— Ой, ничего ты, Клим, не знаешь! Я… сначала думала, что легко это… А теперь не могу!.. Деньги их мне руки жгут!.. Ой, пропала я!.. Жизнь моя проклятая!.. — почти истерически выкрикивала Лидочка.

— Ну, вот что, Лид, — сурово сказал наконец Клим. — Будешь толком-то говорить? Будешь или нет?!

— Что?.. Что говорить?.. — опомнилась вдруг Лидочка и так затравленно, с таким отчаянием и страхом взглянула на Клима, что у него невольно сжалось сердце.

Они еще долго бродили в ту ночь по Москве. Но Клим так ничего и не мог добиться от девушки. Ее все время бил какой-то нервный озноб; она то плакала, то начинала с ожесточением, истерически ругать кого-то.

Только один раз у Лидочки вдруг сорвалось с губ имя «Мария».

— У-у, проклятущая!.. Убила бы ее!.. Вместе с этим толстым боровом!.. Ой, убила бы!..

И она снова разрыдалась.

Было уже очень поздно, когда они подошли наконец к ее дому.

На прощание Клим крепко прижал Лидочку к себе и поцеловал в губы. Она на секунду замерла в его объятиях, потом вырвалась и убежала.

На обратном пути Клим пытался заставить себя разобраться во всем том странном, непонятном и тревожном, что услышал только что от Лидочки. Но на губах он все еще ощущал ее влажные, соленые от слез губы, и мысли его путались.

Прежде чем зайти в подъезд, Сенька Долинин окинул взглядом новый корпус Управления милиции. «Да-а, хозяйство! — озабоченно подумал он. — Иди тут его сыщи». Однако он решительно толкнул тяжелую дверь и, поднявшись на несколько ступенек, очутился в просторном вестибюле. В обе стороны уходили коридоры, а прямо перед Сенькой оказалось окошечко бюро пропусков. В глубине вестибюля виднелись будки с телефонами.