Черная маска. Избранные рассказы о Раффлсе - [19]

– А в Генуе?

– В Генуе я выживал, совершая мелкие проступки. Я начал с самых низов, ночевал на улице, просил милостыню. Я пустился во все тяжкие, надеясь на скорый конец. И вот однажды я увидел седого старика, который глядел на меня из витрины магазина… магазина, который я хотел опустошить… я смотрел на него, а он на меня… и он был в тех же обносках, что и я. Так вот каким я стал! Я сам не узнал себя, так кто же на свете способен признать в этом старике меня? Лондон манил меня… и вот я здесь. Италия разбила мне сердце, и оно осталось там.

На протяжении всего рассказа его тон менялся от легкомысленного и игривого, как у школьника, до полного горечи, но теперь он более не давал воли чувствам, которые испортили кульминацию его рассказа. Я слишком хорошо знал его и понимал, что это признание было не просто словами. Если бы не та трагедия, Раффлс прожил бы в Италии долгие годы, а то и всю жизнь, я уверен в этом. Но лишь я мог видеть в тот момент, как его лицо вновь покрылось глубокими морщинами от боли воспоминаний и как в одну секунду они исчезли. Что же стёрло их? Вы никогда не догадаетесь. Это было то, что должно было подействовать противоположным образом, то, что толкнуло его на откровенность – шарманка и голос, вновь зазвучавшие под нашими окнами.

Margarita de Parete,

era a’ sarta d’ e’ signore;

se pugneva sempe e ddete

pe penzare a Salvatore!

– Mar – ga – ri,

e perzo e Salvatore!

Mar – ga – ri,

Ma l’ommo e cacciatore!

Mar – ga – ri,

Nun ce aje corpa tu!

Chello ch’ e fatto, e fatto, un ne parlammo cchieu!

Я смотрел, как боль уходит с лица Раффлса, как разглаживаются его морщины. Он выглядел на годы моложе – озорным, весёлым и насторожённым, таким, каким я его помнил в моменты, когда его опасные авантюры доходили до критической точки. Он приложил указательный палец к губам и подкрался к окну, он подглядывал сквозь штору так, словно на нашей улице находился сам Скотланд-Ярд. Затем он так же тихо отошёл от окна, взволнованный и напряжённый.

– В прошлый раз, когда они появились – я уже думал, что они пришли за мной, – поделился он. – Вот почему я велел тебе посмотреть, кто там. Я не осмелился посмотреть сам, но если бы и правда за мной, вот это была бы шутка! Просто убийственная шутка!

– Ты имеешь в виду полицию? – недоуменно спросил я.

– Полиция! Банни, ты так плохо знаешь их и меня, что задаёшь такие вопросы? Мой мальчик, я уже давно мёртв для них… они и не ищут меня! Если я сейчас пойду в Скотланд-Ярд, чтобы сдаться, они решат, что я безобидный сумасшедший. Нет, я не боюсь нашей дорогой полиции, у меня есть другой враг, который представляет угрозу в данный момент.

– И кто же он?

– Каморра!

Я повторил это слово за ним, но с другой интонацией. Не то, чтобы я не слышал раньше об этом самом зловещем и могущественном тайном обществе, но я не мог понять, почему Раффлс решил, что эти музыканты принадлежат к нему.

– Корбуччи угрожал мне ими, – сказал он. – Он всё твердил, что если я убью его, Каморра убьёт меня. Как будто он не пустил бы их по моим следам в любом случае.

– Возможно, он и сам член Каморры!

– Это очевидно, если судить по его словам.

– Но почему ты решил, что эти ребята тоже? – потребовал я объяснений, когда этот настырный голос запел второй куплет.

– Я не уверен. Это только мысль. То, что они поют, звучит только на улицах Неаполя, прежде я не слышал эту мелодию в Лондоне. И они почему-то вернулись под мои окна!

Я в свою очередь глянул сквозь штору. И верно, мужчина с синим подбородком и белоснежными зубами вопил, глядя исключительно на наше окно.

– И почему? – воскликнул Раффлс, когда я поведал ему об этом. – Почему они вновь пришли сюда? Тебе это не кажется подозрительным, Банни?

– Нет, не кажется, – ответил я, улыбаясь. – Как по-твоему, сколько людей бросили им по пять шиллингов за несколько минут этого инфернального шума? Похоже, ты напрочь забыл о том, что сделал час тому назад!

Раффлс и в самом деле забыл. Его пустое лицо выдавало этот факт. Затем он вдруг расхохотался.

– Банни, – проговорил он, – у тебя совсем нет воображения, но я и не знал, что у меня оно столь богатое! Конечно же, ты прав. А жаль. Я с огромным наслаждением пристрелил бы ещё пару-другую неаполитанцев. За ними должок! И пока что он не погашен. Им никогда со мной не расплатиться на этом берегу Стикса!

Он вновь стал серьёзен. Морщины и годы вернулись на его лицо, но взгляд был твёрд, как кремень, и только в самой глубине, за стальным блеском его глаз, скрывалось подлинное горе.

Последний смех

Однажды я уже говорил об этом, но повторюсь, что самые значительные из наших преступных деяний не имеют никакой ценности для внесения в эти заметки. Возможно, описанием взлома и заинтересовались бы технические журналы и желающие овладеть искусством применения фомки и отмычек читатели, но такой отчёт о беспрерывном, но несущественном успехе нашли бы слишком тривиальным и узконаправленным, а возможно, и вовсе жалким и неприбыльным. Мои записки о Раффлсе уже были осуждены многими достойнейшими виртуозами пера. Мне не нужно говорить о том, что я совершенно не согласен с их благочестивым мнением. Я не оправдываю наши дела, скорее, мои работы – живое предостережение, которое я делаю этому миру.