Чёрная мадонна - [14]

И, как только окончательно воцаряется реальность, приходит депрессия: потеря сна, аппетита, непреходящая тревога.

Это долгая, обычная дорога. То же самое бывает, когда умирает близкий человек: отрицание, гнев, горе, а затем постепенное привыкание. Разница состоит лишь в том, что пациент в коме не попадает в могилу. Он лежит не в гробу, а остается на больничной койке. Он здесь, с вами. Он требует к себе внимания и заботы. Ему нужно менять подгузники, делать массаж, кормить, называть по имени. Забудь свою жизнь и верни мне мою. Целых десять лет Льюистон и сиделка делали это каждый день и каждый час. Им удалось восстановить мигательный, глотательный и рвотный рефлексы пациента. Они сохранили тело, уберегли его от смерти, но и только.

В стеклянной двери Льюистон увидел отражение сиделки, которая понесла в стирку испачканные простыни. Он подумал о себе восемнадцатилетнем, вспомнил, как их скромные семейные сбережения были съедены продолжительной болезнью родителей еще до того, как те умерли. Это лишило его заветной мечты стать врачом, жениться и завести ребенка. Он так и не узнал, какой неведомый доброжелатель отправил его школьные оценочные тесты и бессмысленную заявку в Гарвард. Теомунду Брауну каким-то образом удалось узнать о его несчастьях, и он сразу же предложил оплатить его учебу. В результате Чак Льюистон превратился, по сути дела, в лакея Брауна. Его врачебная карьера рухнула, и он оказался в долгу перед человеком, который для достижения своих целей не гнушается запугиванием, не говоря уже о куда более страшных средствах. Впрочем, следует признать: Браун хотя бы хорошо платил ему, что позволяло его семье жить в относительной роскоши. На сегодняшний день единственной реальной потерей Льюистона была его несостоявшаяся научная карьера. Ему придется все начинать заново, если, конечно, он когда-нибудь вырвется отсюда. Да и вообще, если задуматься, выхаживание одного пациента в течение десяти лет вряд ли произведет фурор в медицинском сообществе.

Дворецкий вынес Брауну на террасу небольшой переносной телевизор, и память об утреннем омлете вернулась к Льюистону подобно яду. Он горестно поднес к глазам бумагу, которую сжимал в руке: повестку в суд по делу о разводе.

Глава 5

Арона, Италия

Мысленно представляя себя вместе с Сэмом, Мэгги наблюдала за синьорой Морелли и Адамо до тех пор, пока те не скрылись из вида. После чего встала со скамьи и последовала за Джессом, который уже шагал к виа Поли, что вела к городу. Он еще слишком юн, подумала она, чтобы знать историю ее беременности, трагедии и чуда собственного появления на свет.

Он пока еще ребенок: тоненький длинноногий мальчишка, который никогда не ходил прямыми путями, а вечно сворачивал в ту или иную сторону, забирался на любую поверхность, способную его выдержать, карабкался на первые попавшиеся деревья, изучал и ощупывал все, к чему только мог прикоснуться. Обычный маленький непоседа.

Вскоре узкая улица вывела их в сердце города, на древнюю пьяцца дель Пополо, Площадь Народа. Мэгги очень любила это место. Любила брусчатку мостовой, выложенную узорами в виде причудливых дуг, переходящих одна в другую. Любила уличные кафе, украшенные стоящими рядом красными керамическими горшками с цветами. Вскоре они подошли к отелю «Флорида». Пусть он не такой внушительный, как расположенный на холме «Конкорд», зато более уютный, почти домашний. Напротив него местные жители ежедневно встречались под фонарями на набережной озера: старики, выгуливающие собак, хозяева магазинчиков во время обеденного перерыва, пара африканских рабочих из Сьерра-Леоне.

Церковь, в которую обычно ходила Мэгги, храм Святой Марты, располагалась на правой стороне площади. Вообще-то Мэгги принадлежала к баптистской церкви и никак не могла свыкнуться с тем, что храм католический. Но такими были, похоже, все церкви в Италии. Эта была построена в 1592 году. Мэгги вспомнилось, как Сэм, бывавший в церкви разве только в Рождество или на Пасху, поклялся ей, что перестанет сквернословить и забудет про гулящих женщин и драки в портовых барах. В молодости он был моряком и никак не мог избавиться от старых привычек.

Рядом с церковью на той же правой стороне площади начиналась мощенная булыжником Корсо Кавур, пешеходная улица; вдоль нее тянулись ряды сувенирных лавок. В выходные дни площадь, да и вся Арона были полны туристов. Вместе с местными жителями они толпами бродили по берегу озера и соседним холмам.

Беспечно размахивая руками, Джесс принялся перепрыгивать через каменные скамьи, тянувшиеся под черными стволами лип, в изобилии высаженных вдоль берегов озера. Он был быстр, как ветер, свободен, как птицы в небе, и так же юрок, как озерные рыбы. Двигался мальчик с неповторимой грацией и изяществом… Он мог, стоя на одной ноге, словно цапля, надолго застыть на одном месте, но когда он двигался, то был неуловим и стремителен, как ветер.

Выйдя с пьяцца дель Пополо, мать и сын зашагали к главному променаду. Днем и ночью здесь под липами бродили влюбленные парочки, целуясь и обнимаясь на виду у всех куда более страстно, нежели большинство американцев сочло бы приличным. Однако итальянцам, похоже, до этого нет никакого дела. Родители приводили сюда детей. Старики прогуливались, опираясь на трости, красивые молодые итальянки расхаживали в соблазнительно обтягивающих платьях, смело сверкая темными глазами.