Черная книга - [17]

– А ты знаешь, что я видел? – кричал он. – Знаешь?!..

Уже окончательно хмелея, старик силился рассказывать черту истории о затонувших кораблях, с трюмами полными золота, или о таинственных островах, с зарытыми на них кладами. При этом старик делал страшные глаза и переходил на шепот. Его мысль часто обрывалась, он замолкал и тупо смотрел мимо лица собеседника, пытаясь вспомнить, о чем он говорил.

Ходили слухи, что в молодости Инф числился в знаменитых альфонсах, слыл удачливым наемным убийцей и даже отравителем, освоившим какие-то новые, азиатские методы работы. Другие утверждали, что Инф, в общем-то, всегда был безобидным искателем приключений, иногда насильником (когда золота не было, а гульнуть хотелось), а те три-четыре трупа на его совести не есть что-то особенное для человека прижившегося на старости лет в «Трех дубах».

Короче говоря, общение старика Инфа и черта Конфеткина хотя и было редким, но, имея свой тайный смысл (разумеется, понятный только черту), оно имело и свои традиции. Для начала Конфеткин щедро угощал старика спиртным, болтал о мелочах и рассказывал ему последние, как правило, малозначащие новости. Время шло, старик хмелел и ближе к середине разговора, когда он начинал трясти черта за плечо, Конфеткин вдруг принимался щуриться, а в его глазах, обращенных на собеседника, загорался нездоровый, желтый огонек. Черт смотрел на старика так, словно сам хотел спросить его о чем-то важном. Но, исподволь подбираясь к этому, Конфеткин исхитрялся сам запутаться в своих бесконечных намеках типа «Ты мне лучше откровенно скажи…» или «Сбрехнул – ладно, но ты меру знай. Понимаешь?.. Меру!» Когда старик вдруг замолкал, прерывая свой очередной лживый рассказ о золоте, черт нервничал и, чтобы раззадорить старика, принимался на него покрикивать. Вопрос, который, судя по всему, очень интересовал черта, был непрост, нечист, но нечист с каким-то особенным вывертом, и требовал от Конфеткина едва ли не дьявольского изворота ума, которого ему явно не хватало.

Старик Инф пил дальше и тупел до полной одеревенелости, чем всегда раздражал черта. Если у Конфеткина окончательно портилось настроение, он жаловался бармену – трехглазому здоровяку Баку – и тот, предварительно почесав на голове бычий рог, (а делал он это всегда, даже если вопрос не требовал раздумий) приказывал выбросить Инфа на улицу. Старик мог спать везде: возле мусорных баков, на лавочке, под старой липой, прямо на асфальте у входа в «Три дуба», а летом в маслянистой луже на автостоянке для «vip-персон».

– Просто удивительная, невероятная сволочь этот старик! – хныкал перед Баком черт.

Здоровяк Банк смеялся так, что тряслись стекла в узких оконных рамах, а под закопченным потолком таверны раскачивалась небольшая люстра, которая по поверью нечистой силы, служила еще на корабле знаменитого пирата Моргана.

– А ты что от него хочешь? – спрашивал Конфеткина Банк. – Надо что – спроси, а то крутишься вокруг и около, как карась возле червяка на крючке.

Конфеткин мрачнел и отмалчивался.

– Хитришь, значит? – подмигивал Банк. Он понимающе хмыкал и терял к черту интерес.

Иногда после общения со стариком, когда разговор получался особенно крикливым, черта бил мелкий, нервный озноб. Выждав какое-то время, он шел на улицу, присаживался рядом со спящим Инфом и, поводя длинными ушами, слушал его сонный бред.

Старик ругался сквозь сон самыми черными словами, нес околесицу про какого-то задушенного ребенка какой-то Жанны и три закопанных в саду за таверной трупа. Но даже тогда он не переставал хныкать, а в его словах постоянно слышалась какая-то тоскливая, щемящая, как у плохо смазанной дверной петли, нотка.

– Что б ты сдох! – терял терпение и лаял на «друга» Конфеткин.

Он пинал старика «на прощание», тот что-то мычал и тянулся рукой к ударившей его ноге, «обутой» в хорошо отполированное копыто…

2

– Большая Игра, брат! – черт Конфеткин курил сигару и с нескрываемым удовольствием посматривал то на сидящего напротив него старика Инфа, то на посетителей таверны. – Начнется здесь и сейчас. Будет весело.

Старик выглядел скучным, помятым, а с его худого плеча, как с наряженной елки, свисала длинная, тонкая «кудряшка» апельсиновой кожуры. Инф рассматривал пустой стакан на столе, иногда косился на бутылку между руками черта и, явно осознавая свою ничтожность, боялся оглядываться по сторонам.

– Ладно, прости за вчерашнее, – черт улыбнулся старику. – Ну, не сдержался. Хотя ты сам виноват…

Инф кивнул головой, не поднимая ее.

– Кожуру с плеча сними, – еще больше подобрел черт. – Валяешься, где придется…

Инф послушно выполнил совет и не сказал спасибо.

В зале таверны было шумнее обычного. Визжали подвыпившие молодые черти, хохотали женщины, где-то уже ссорились грубые, угрожающие голоса, (хотя вечеринка только началась), а за соседним столиком – как раз напротив столика Конфеткина и Инфа, – пожилая, богато одетая дама целовалась с юнцом в распахнутой до пупа рубашке.

Гордый и важный бармен Бак обозревал свое заведение с важностью капитана. Иногда он покрикивал на особо зарвавшихся гостей, шум на мгновение стихал покрываемый мощным басом трехглазого черта, похожим на пароходную сирену, но потом потихоньку разгорался снова. Бак снисходительно улыбался, третий глаз на его широком, слегка вмятом лбу, приоткрывался и оттуда (особенно тем, кто уже здорово выпил) казалось, идет белый, слепящий и неживой свет.