Черная Калитва - [4]

Все шло, как всегда. Была получена общая разведсводка о положении на всех фронтах. 11-я немецкая армия, усиленная авиационным корпусом и сверхмощной артиллерией, перешла в наступление на Керченском полуострове и, заняв Керчь, начала готовиться к штурму Севастополя.

Когда-то до войны Апанасенко был в Севастополе проездом из дома отдыха, запомнилось голубое, ласковое море, нарядные моряки на Приморском бульваре, затуманенные утренней дымкой корабли на рейде. Значит, и там теперь война, рвутся бомбы, льется людская кровь. Старший батальонный комиссар провел ладонью по лицу, отгоняя страшные видения войны.

Неудачный для Красной Армии исход наступательной операции в районе Харькова и на Керченском полуострове до крайности осложнил обстановку на южном крыле советско-германского фронта. Сейчас бы закрепиться нам на хорошем рубеже, резервы подтянуть, людей ободрить, заставить поверить в свои силы, думал Апанасенко. Главное сейчас не растеряться, осмотреться, силы собрать в кулак. И на нашей улице будет праздник.

Он заметил: ночной узел связи успокаивает его, вселяет уверенность. Все здесь деловито, все своим порядком, строго, по раз и навсегда установленным правилам свершается, и это военного человека, привыкшего к дисциплине, не может не подтягивать, не настраивать на деловую волну. Он прилив энергии чувствует и себя участником большого дела. Всю ночь идут приказы из Ставки, материалы штаба фронта, документы по взаимодействию с соседними фронтами, с наземными войсковыми соединениями, которые ведут сейчас, может быть, в эту самую минуту, ожесточенные бои и требуют авиационной поддержки. Сейчас, немедленно, и завтра с рассветом обязательно!

Ночью слышней не только звуки, но и запахи. Ночной узел связи с некоторых пор пах духами: у кого-то из курсантов с довоенных времен сохранился флакон, и вот, выходя на боевое дежурство, не выдержала, подушилась. Узел пах выглаженным бельем, душистым мылом, крахмалом, удивлял неожиданным бантом под пилоткой, — в уставе про бант ни слова! — удивлял колечком на пальце. И все это напоминало дом, устроенный быт, настраивало сердце на нежность.

Апанасенко свою глазастую увидел, — вот ведь уже свою, — отвернулся, спрятал руки за спину.

Узел связи обеспечивал прямые телеграфные переговоры с командирами авиационных полков, дивизий, уточнял донесения разведчиков. Война — не женская работа, но с некоторых пор старший батальонный комиссар ловил себя на том, что ни один мужчина не сможет так вести себя за телеграфным аппаратом, как эти девчонки, когда стоит рядом командир штаба из оперативного или разведывательного отдела, нервничает, говорит быстро, а то и словцо русское крылатое ввернет поэнергичней, которое пропустить следует, а все остальное надо передать быстро, без искажений, понимая военную терминологию, это тебе не «жду, целую, встречай!» — это война, судьба миллионов, может быть, всей нашей необъятной Родины от Северного Ледовитого океана до жарких среднеазиатских пустынь, и надо быть собранной, спокойной, выдержанной, стараться не реагировать, не нервничать, не переспрашивать нельзя! — и какие ж они все-таки молодцы! Работают вслепую, не глядя на клавиатуру, всеми десятью пальцами. А ну, сам попробуй?

— Все отлично у вас, — сказал Апанасенко дежурному и уже к двери с хромовым хрустом повернулся, чтоб идти проверять маскировку и караулы, когда за окном ухнуло, посыпались остатки стекол, куски штукатурки с потолка и стен, два самолета пронеслись на низкой высоте, будто накрыв тенью. Раз и еще раз. Полыхнуло пламя. Это совсем рядом, в расположении зенитной батареи, прикрывающей штаб фронта, а значит, узел связи и «казармы» батальона.

Ударили зенитки, пыльное малиновое пламя вспыхнуло в пустых проемах окон. И замелькало… Пол заходил ходуном.

Первым желанием было выскочить на крыльцо, упасть на землю, ползти в укрытие, вырытое во дворе, лечь, вжаться в землю. Но есть долг, и надо держать себя в рамках, как положено. Старший батальонный комиссар поправил фуражку. С ног до головы его обсыпало мелкой известковой пылью, он рукой по гимнастерке провел, плюнул под ноги, пыль скрипела на зубах.

Взрыв оглушил его, теперь он не слышал стрекота телеграфных аппаратов, но все так же бегали по клавишам проворные пальцы дежурных телеграфисток. Они хоть бы что, сидели по местам. Еще раз рвануло. Ясно, теперь бомбили узел связи. Нащупали.

Странное дело, с ранней весны в Валуйках напала на деревья какая-то гусеница. Местное население такого нашествия не могло припомнить. Гусеницы были толстые, лохматые, удивительно прожорливые. Их прозвали фашистами. Фашисты заползали на нары, падали в суп, а проползая по коже, оставляли жгучий след. Бороться с этими паразитами не было никакой возможности, и самое неприятное состояло в том, что, жадно объев всю листву с деревьев, с яблонь, с тополей, они демаскировали узел. Комбат Белоусов специально летал на У-2 над расположением батальона, расстроился и приказал принять меры. Маскировку усилили, но вот, видимо, не помогло или разведка немецкая донесла своим, что рядом со станцией крупный узел связи, и так дальше.