Черная Фиола - [15]

В страстной нетерпимости своей Жогин не думал об особенной тайне жизни.

У жизни много тайн. О них можно говорить и спорить, рассматривать их и спокойно жить с этим знанием. Но есть у всякой жизни особенная тайна. Ее достигают лишь немногие, те, что осмеливаются знать.

А тогда, спасая свое тайное, жизнь, бывает, покушается на того, в ком подозревает дерзкое намерение познать.

Жизнь, как мать. Ведь есть неприкасаемая тайна матери — зачатие. Ее невозможно оголять.

Этого не мог понять Жогин...

— Вы были правы, они хитрее, чем я думал, — сказал он Блистающему Шару. Но я раскушу их код.

— Как?

— Ударю из протонной пушки, они и забормочут, не успев зашифровать все. Они шифруют.

— Или мыслят иначе, чем мы?

— Шифруют.

И Жогин занялся установкой орудия.

— Не делайте этого, — говорил Шар. — Понять что-то может только бесстрастный, холодный разум. Вы горячи и антиразумны, то есть страстны.

— Их беда, не моя.

...Жогин ударил из протонной пушки: долина задымилась. Снова удача — вдруг заговорил голос дешифровщика.

— Нас обожгло.

— Погиб мирад. Смерть болезненная (молчание долгое).

— Теперь понравится (далее непонятное).

И начался быстрый разговор:

— Что было перед этим?

— Боль укола в Синагре.

— Что следовало за этим?

— Ожог... (снова непонятное).

— Что делать?

— Оторваться!

— Таиться!

— Нападать!

— Ромашить!

— Да! Да! Ромашить!

Но что такое ромашить?

25

Жогин узнал это ночью.

Его потянуло наружу — прислушиваться, смотреть.

Ночь была мрачная, без звезд. Доносился вой филартиков.

Люк ракеты закрылся. Он с грохотом вдвинулся в проем, выпятив черную округлость. Отойти Жогин не решился, а прижался спиной к полированному металлу.

Холод его вливался в Жогина неумирающей звездной вечностью металла высшей чистоты. Без разъедающих примесей, без частиц, делающих хрупким и самое крепкое вещество.

И вдруг толпа зверей окружила ракету.

Жогин глядел вниз. Глядел так долго, что глаза привыкли и вобрали все слабые отблески, в которых густо шевелилось живое мясо этой планеты.

Жогин глядел на туманное, что растекалось вокруг. Белое, дымное, почти лишенное плоти. Под ударом его пистолета оно не умерло и теперь крадется. Проклятая нечисть!

Обернулся: позади него висел, тускло посверкивая, Блистающий Шар. Жогин ощутил упругий поток его любопытства.

— Ну их всех, — устало сказал он. — Надоели, все.

Дешифровщик переводил:

— Буду защищаться.

— Он несет гибель.

— Я досягну. Ударю! Продолжаем ромашить.

Загрохотало. Ракета шатнулась. Начиналось землетрясение? Но Черная Фиола как будто не знает землетрясений.

Долина погасла. Поднялась желтая пыль. Забегали туда-сюда синие вспышки.

Земля лопалась — светящиеся шнуры извивались в земляных трещинах. Гуще поднялась пыль и скрыла все. И в этот момент ударил автомат защиты: клуб огня покатился по долине.

А ракета загудела от ударов: «Бам!.. Бам!.. Бам!..»

Кто это? А, это гри. Они подошли, они били по высоким костылям ракеты чем-то твердым. Должно быть, камнями.

Где-то нашли! Пусть стараются сокрушить то, что не мог сжечь звездный полет.

— Бам-бам-бам... Банг!

Ракета задрожала — так ударили!

— Интересно, чем это они хватанули? — бормотал Жогин.

Земля с грохотом расходилась. Теперь ракета качалась на краю расщелины.

«Надо лететь», — решил Жогин. И хотя все задернула пыль и была ночь, Жогин увидел низкое небо. В нем плыли два красных вертолета. Там, где пролетали они, небо виделось Жогину голубым, ясным, вымытым.

Зато вокруг клубились и ворочались тучи, бросая молнии в машины. Снова темь и опять проглянуло голубое небо.

А на громадной высоте (и все выше) беззвучно шли два вертолета. Будто ангелы, возвращающиеся в земной рай...

Жогин приказал — ракета взлетела. Он пробежал к аварийному управлению и схватил штурвал. И, круто его повернув, описал в небе пылающую кривую. Он гнал ракету низко над поверхностью планеты.

Ракета шла неслышно: грохот двигателей отставал. Далеко.

Жогин вынул кадмиевый стержень и пустил реактор на полную мощность. Смело ворочая рычагами, он склонял ракету к сложным эволюциям. Двигатель бил и хлестал планету разорванными тяжелыми частицами.

А снизу — Жогину так казалось, нет, он слышал — несся крик существа — пронзительный хор голосов, полных ужаса. У Жогина зашевелились волосы на затылке. Показалось — он слышит в общем хоре крик папахена, молящего о своей жизни.

А Черная Фиола светилась — вся! — несравнимым светом атомного распада. И тогда Жогин увел ракету. Он ушел в звезды, оставив в небе Черной Фиолы клубящийся след. Теперь ему открывались и звездная дорога, и крики гри... Он помнил их.

Сделано непрощаемое, он сам не простит себе этого, он убийца. Жогин ощутил изнеможение и тошноту.

— Вы убили их, — сказал Блистающий Шар.

Жогин с усилием разжал челюсти. Глотнул.

— Наверняка, — медленно ответил он. — Плесень... уйдет... из оставшихся... элементов возникнет что-нибудь... лучшее... новая цивилизация.

— Через сколько лет? Через миллиард? — спросил киборг. — Вы нарушили ход опыта. Признайтесь, вы мстили? Тем, на Земле? Вас вела страсть. Вы склонны не к познанию, а к действию. И недостойны нашей жизни.

— Ну, нет! Я буду киборгом, я хочу стать им! — злобно сказал Жогин. — Да, я убил эту плесень. Но разве она достойна жить?