Черная башня - [38]

Питание улучшилось. Завтрак = тарелка овощей. Обед = суп, вареное мясо + еще одно блюдо. На ужин получает, по крайней мере, 2 блюда. Пища простая, но сравнительно обильная.

Он несколько раз просил разрешения увидеться с сестрой, которую содержат этажом ниже. Комиссары не позволили. «Детей тирана» следует содержать по отдельности. Я возразил, что несправедливо наказывать их за грехи отцов (до чего дошло, я цитирую Писание). «Волчата, вырастая, становятся волками», — ответили мне.

6 фримера

Вызывали на беседу с гражданином Матье, комиссаром общественной безопасности. Он спросил, читал ли я статью во вчерашнем выпуске «Всемирного курьера». В статье выражалось мнение, что «человеческое существо не должно низводиться ниже человеческого уровня на том только основании, что это человеческое существо — сын короля». Автор статьи подчеркивал, что «комиссарам следует позаботиться, чтобы его не лишали, как прежде, жизненно необходимых вещей».

Матье с места в карьер бросился выяснять, не я ли скрываюсь за этой «взрывоопасной роялистской писаниной». Я ответил, что я врач, а не журналист. Матье заметил, что у меня, похоже, есть друзья из 4-го сословия, «в особенности, кажется, один из них вам близок?» В ответ я вслух повторил клятву, в которой обязуюсь соблюдать тайну.

Это Матье не удовлетворило. Он стал предупреждать о недопустимости «предательской жалости» по отношению к «остаткам расы тиранов». (Говорит, как будто выступает перед Конвентом.) Заявил, что с сыном короля следует обращаться не лучше, чем с любым другим ребенком.

Я не удержался и возразил, что, по моему мнению, с ним обращаются гораздо хуже.

Матье: «Есть множество детей гораздо лучше его, здоровье которых еще хуже, чем у него. Многие более достойные и нужные миру умирают».

Разговор на редкость неприятный. Состоялся вскоре после встречи с комиссаром Дуказом. Последний счел необходимым напомнить мне, что роялистские заговоры плетутся повсюду… Враги Франции мечтают посадить этого ребенка на трон… добрые граждане Республики должны быть во всеоружии, чтобы не поддаться на россказни о «миссиях милосердия», исходят ли они изнутри нации или снаружи.

Я заметил: Тампль охраняется 194 солдатами Национальной гвардии, 14 артиллеристами и 4–5 жандармами. Более 200 человек караулят двух детей. Какие еще нужны меры?

В ответ мне посоветовали следить за языком.

10 фримера

Сегодня утром мы с Лебланом приготовили Шарлю сюрприз: принесли в камеру четыре горшка с цветами (хризантемы, оч. свежие).

«У тебя ведь, кажется, раньше был свой сад», — улыбнулся Леблан.

Реакция мальчика вполне удовлетворительная. Сначала он не верил собственным глазам. Замер над горшками, не смея прикоснуться к цветам. Довольно долго нюхал, потом очень осторожно стал исследовать растения, трогал листья, цветы. Исследование продолжалось 10–15 минут.

«Благодарю вас», — произнес он.

Глава 18 В КОТОРОЙ ВЕЛИКОМУ ЧЕЛОВЕКУ УГРОЖАЮТ НАСИЛИЕМ

Если вы желаете построить загородную усадьбу, то не ошибетесь, остановив свой выбор на Сен-Клу. Городок возвышается над водами Сены всего в десяти километрах от парижской суматохи. Воистину, зрелище, достойное королей, а до королей им наслаждались герцоги и флорентийские банкиры, после королей — известный император, превративший Салон Венеры в свой личный тронный зал. И сегодня августейшая семья, как и в прежние времена, предпочитает Сен-Клу Парижу. За коронованными особами следуют многочисленные туристы.

Я впервые побывал здесь лет в семь, и единственное, что мне запомнилось, это вода. Широкие потоки изумрудной воды, изливающиеся из разверстых, будто в ужасе, пастей горгулий. И еще в памяти остался фокстерьер: он выскочил из зарослей, высоко подбрасывая задние лапы и воинственно вздергивая морду, похожий на задиристого борца на ринге. С тех пор я боюсь собак.

Тогда мы, кажется, приехали в экипаже, похожем на сегодняшний: в нем справа и слева нависают, грозя обрушиться на пассажиров, зыбкие башни из чемоданов и саквояжей, его железные колеса расшвыривают грязь, и за собой он оставляет медленно рассеивающееся облако пыли. Так что в этом смысле сегодняшняя поездка не отличалась от той, которую мы совершили когда-то с матерью. Но вот что определенно удивило бы мать, увидь она меня сейчас, это изменения, произошедшие в моей одежде. Грубые шерстяные носки серого цвета… широкие вельветовые штаны… и в довершение всего — фиолетовый жилет, изношенный и протертый до такой степени, что ткань на складках, кажется, вот-вот порвется… и при этом никакой рубашки! Видок особенно настаивал на том, чтобы шея и руки у меня оставались открытыми — неважно, что я дрожу от холода, — и с явным удовольствием нарисовал мне на правой руке фальшивую татуировку. Изобразил верблюда — тот бредет, как по пустыне, по пологим барханам моего бицепса.

— Для чего это? — поинтересовался я.

— Для того, что татуированный человек выглядит крупнее. А если кому это и не помешает, то… святые угодники, Эктор, откуда это у вас?

— Что?

— Эти узкие шрамы на предплечье. Вы что, продирались сквозь колючую проволоку?

— Ах, это. Небольшой взрыв во время эксперимента в лаборатории, только и всего.