Через все испытания - [65]

— А от Миши нет вестей? Наверное, ходит в полководцах.

Люся молчала, отозвалась мать:

— Может, и в полководцах. А вдруг…

— Никаких «вдруг», мама, — решительно прервал Женя. — Не имеет он права погибать. Правда, сестренка? Как в песне-то? «Жди меня, и я вернусь». А мы все его ждем. Не ты одна. Стало быть, вернется. Ну, побежал я. Завтра заскочу. А ты, сестричка, все-таки побереги себя, ладно?

Люся уткнулась брату в плечо, услышала, как бьется его сердце.

Глава 46

После успешно проведенных боев по освобождению Правобережной Украины дивизия генерала Костылева получила задачу сосредоточиться в лесах южнее Пинска.

С выходом частей в назначенные районы им была предоставлена передышка для пополнения личным составом, боевой техникой, вооружением и подготовки к наступательной операции в составе главной группировки. Генерал днем и ночью ездил из полка в полк, не пропуская ни одного учения. А начальник штаба дивизии полковник Горновой, недавно назначенный на эту должность, с таким же упорством занимался подготовкой штабов. И ждал с замиранием сердца ответа из Одессы, куда написал сразу, как только она была освобождена. Лишь в конце июня ординарец принес избитый штемпелями конверт, прошедший через многие полевые почты. Писала мать. «Милая мама! Сколько радости в каждой строчке, ожидания и гордости за сына, тревоги за его жизнь! Но почему молчит Люся? В ее верности сомнений быть не могло. Неужели погибла? А может, на другую квартиру перебрались?» — подумал Горновой и послал еще одно письмо, на этот раз в городское справочное бюро, с просьбой сообщить адрес Белецких.

С началом наступления у начальника штаба забот прибавилось, тем не менее тревога не улеглась и боль не притупилась. «Ничего, — успокаивал он себя, — завершим операцию, по-настоящему займусь розысками Белецких».

И вдруг почтальон принес ему вместе с газетами пухлый конверт.

Писала Серафима Филатовна. Извинялась, что долго не отвечала, потому что не знала адреса Люси, а теперь он известен и Миша может прочесть ее письмо, вложенное в конверт. Горновой тут же переключился на него. Люся писала о своей службе в военном госпитале, о том, что скучает по дому. «Очень хочется встретить Мишу, — читал он. — Нет ли от него весточки?»

Серафима Филатовна сообщила адрес дочери. Он тут же написал Люсе коротенькое письмо, а через неделю получил ответ: «Пишу тебе, мой родной…». «Мой родной, мой родной», — повторял он, а взгляд уже бежал, бежал по строкам: «Я всегда верила, что ты отобьешься от самой страшной смерти и мы обязательно встретимся. После всего пережитого за эти годы нас не разлучит никакая сила. Мне всегда страстно хотелось быть рядом с тобой, чувствовать твою защиту, слышать биение твоего сердца, смотреть в твои глаза. Родной мой, только твоя любовь помогла мне дожить до этих счастливых дней. Пиши скорее. Я хочу быть с тобой и рассказать тебе все. Жду твоего письма. Ты слышишь? Я жду! Целую тебя крепко-крепко!»

Только сейчас Михаил догадался взглянуть на адрес и увидел штамп с номером знакомой полевой почты. «Да это же наша, армейская. Значит, Люся рядом! — воскликнул он. — Разве это не чудо?!»

Михаил тотчас написал Люсе ответ, объяснив, что, как только представится возможность, примчится к ней.

На завершающем этапе успешно проведенной наступательной операции дивизия генерала Костылева получила задачу закрепиться на выгодном рубеже, чтобы не допустить прорыва контрударной группировки противника с юга. И когда частям были поставлены боевые задачи на переход к обороне, комдив и его заместители поспешили на передний край — помочь подчиненным командирам разобраться в обстановке, побыстрее организовать систему огня.

Горновой весь день пробыл на левом фланге дивизии, в своем бывшем полку, а возвращаясь в сумерках на командный пункт, чуть ли не лицом к лицу столкнулся с коренастым майором в замусоленном комбинезоне. Чем-то знакомым повеяло от него. Он напомнил брата Сашу, с которым так и не удалось встретиться. Перед самой войной мама писала, что он где-то там, на дальневосточных рыбных промыслах. Михаил спросил оператора, идущего к штабу:

— Кто этот офицер?

— Не знаю, товарищ полковник. Догнать?

— Давай, — согласился Горновой.

Офицер побежал в сторону озерка, где располагались саперы, а возвратившись, доложил:

— Этот майор работает у зампотеха. Сюда приходил к саперам. Говорят, был около двух лет в фашистском плену. Бежал. Танкист он, кажись, Сурмин его…

— Сурмин? Разыщи майора — и ко мне, — приказал Горновой оператору.

Майора нашли на рембазе. При свете фонаря он проверял отремонтированные солдатами танковые двигатели, но, услышав приказание явиться к Горновому, поспешил на трофейном мотоцикле в штаб. Встреченный адъютантом, шагнул через порог и, неуклюже вскинув замасленную руку под козырек, стал докладывать:

— Товар… Товарищ полковник! Майор Сурмин… — Поднятая к танкошлему рука заметно ослабела и опустилась. — Михаил! Мишка! Ты, чертяка!

Горновой, не сказав ни слова, сжал танкиста в своих объятиях и, забыв о мазуте, стал крепко целовать его, хлопая широкой ладонью по спине.

— Верно говорят, что мир тесен! — прокричал он. — Ну садись, Коля, рассказывай.