Через все испытания - [53]
— Где же твои?!
Чернов не успел ответить комбату. Танк, не снижая скорости, приблизился вплотную. Он остановился лишь в то время, когда от него на людей хлынуло гарью солярки. Кто-то из-за канавы крикнул:
— Наш это! Тридцатьчетверка!
Березин оглянулся. За канавой, вскочив на ноги, продолжал выкрикивать те же слова молоденький лейтенант-артиллерист. Наконец замолчал, но рот так и не закрыл, словно застыл на слове «наш!».
Комбат и сам понял, что танк наш. «Но сюда-то он как?» — не мог понять. А в это время в густой пыли, обогнавшей намертво застопорившую броню, тупо лязгнуло металлической плитой. В лобовом люке показалось багровое, с мазутными подтеками лицо танкиста. Парень чуть ли не двухметрового роста, косая сажень в плечах, шагнул к Березину и, неуклюже бросив к виску тяжелую руку, представился:
— Механик-водитель Иван Приступа!
— Иван? Приступа?! И правда наш! — Комбат шагнул навстречу танкисту. — Откуда?
Танкист тяжело выдохнул, оглянулся на незаглушенный танк.
— После атаки пошли мы в разведку и оторвались от своих. Темень, хоть глаз выколи. Заблудились. Выскочил наш командир, стал карту подводить, значит, чтобы совпала по ориентирам, за ним и заряжающий. Командира орудия еще при атаке убило. Дай, думаю себе, пока они там, схожу по нужде. Только высунулся из люка, как меня шибануло по башке. Черти запрыгали перед глазами. Вон она, — Иван схватился за шишку выше темени. — А когда открыл глаза — уткнулся носом в дуло нагана.
— А дальше? — торопил Ивана комбат.
Приступа дернулся широкими плечами, по-мальчишески шмыгнул носом.
— За танком раздались выстрелы, а потом из темноты послышалось: «Иван! Разверни к своим!». А как развернуть, когда он дуло то под нос сует, то в затылок тычет? — Приступа вновь умолк, поглядывая исподлобья по сторонам.
— Понятно.
— Снаряды, патроны выбросили, обнюхали, чтобы ничего не осталось. Боялись. А все же четыре снаряда и целых пять дисков не нашли. Были упрятаны командиром, как его личный НЗ. «До этих не соваться. Это если уж…» — предупреждал он. Никто и не совался. А потом я хотя и трясся, но на них надеялся. Все думал, что наши обязательно подойдут, а они прошли где-то стороной. Их-то фрицы и учуяли. Забегали поганцы, заорали: «Шнеллер! Шнеллер!». А тут гляжу, пехота, своя! — У Ивана загорелись глаза. — Вот когда пригодились и снаряды, и патроны. А потом вон, — солдат махнул рукой в сторону танка. — Того, который торчал в башне да покрикивал, удалось пырнуть. Валяется на днище.
Березин только теперь увидел, как обильно обрызгана кровью броня, а гусеницы и катки залеплены зелеными ошметками изорванных фрицевских мундиров. «Вот наделал мешанины», — подумал он.
Танкист посуровел, на скулах задвигались желваки.
— Командира да заряжающего отыскать бы… Где-то тут они. Не иначе как по ним тогда стреляли за танком, — посмотрел он комбату в глаза.
— У фрицев здесь танки есть?
— Что вы! Одна охрана.
— Тогда выбрось это дерьмо — и на станцию. Там наши. Помоги.
Иван бросился через лобовой люк внутрь танка и, крутанув на месте, дал полный газ к станции. Уж очень хотелось ему помочь своим, но не успел. Бобров внезапным ударом овладел пакгаузом.
Как только батальон выполнил задачу, разведчик поспешил навстречу командиру полка.
— Позвольте доложить, — обратился Соловей к Горновому, шедшему со штабом в голове колонны главных сил.
— Докладывай.
— Пленных было действительно около двух тысяч. Половина уже находилась в товарных вагонах под охраной. Их освободил Бобров. Думали, что задача выполнена, и вдруг — стрельба за селом, близ монастыря. Со взводом — туда. Слышим крики и женский визг. Перебрались через какую-то канаву и оказались у стены. Гляжу, монастырский двор забит народом. Вокруг охранники с автоматами. Все немцы в черном. Один к одному. Стрелять? А в кого? Смотрю, стоит один в стороне, с черной повязкой через всю морду. Сощурившись, куда-то целится. А к дереву привязан за ручонки мальчик лет трех-четырех. Рядом, у стены, два верзилы заламывают женщине руки. Палец сам нажал на крючок. Того, который был с повязкой, — наповал. После того как я выстрелил, солдаты открыли огонь по охране и срезали всех до одного. А тут подбегает старуха, вся трясется, вопит благим матом: «Сюда! Сюда! Здесь они все! Заставили вырыть канаву! Всех их! И мой там!» Потянула меня, ну я побежал. Смотрю, канава завалена людьми. Некоторые еще были живы.
Соловей потупился, на несколько секунд умолк.
— Добили их бандиты гранатами, больше сотни. И все — молодые…
Глава 40
Из-за дальней синеющей гряды пробились первые лучи солнца. Впереди начинался залитый остывшей росой серебристый луг, а дальше, петляя в пожухлых лозняках, неторопливо плескалась Десна. В дни ранней осени она становилась неглубокой, да и ширина ее в этих местах была невелика.
На противоположном, обрывистом берегу стояли утопавшие в побуревшей зелени хатки. Лесистая гряда высот полукольцом охватывала их с севера, ограждая от холодных ветров.
На подступах к реке и за нею нельзя было обнаружить никаких признаков войны: тишина. «Значит, без задержки к реке и с ходу — на ту сторону!» — решил Горновой, а когда голова колонны приблизилась к опушке, справа, за крутым изгибом леса, послышалось:
Автор — генерал-лейтенант, Герой Советского Союза — повествует в своей книге о Великой Отечественной войне, о героях Курской битвы и форсирования Днепра. Его герои — офицеры и солдаты Советской Армии. Он показывает их в бою и на марше, в госпитале и на отдыхе. Прослеживает судьбы многих из них и в первые послевоенные годы.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.