Через тысячу лет - [16]

— Александр, я понимаю, что ты хочешь сказать. Вот возьми, например, меня. Когда впервые в нашем селе появился трактор, я от испуга не мог найти себе место, где можно было спрятаться. От гула, который он издавал, у меня в груди чуть сердце не лопнуло. И это я, человек двадцатого века. А Урх ведь человек десятого века.

— Совершенно верно, — сказал Александр Иванович и настолько сильно нажал карандаш об стол, что сломался грифель.

— Надо выбрать на окраине города безлюдное, садовое место, чтобы Урх там жил и поправлялся. Это место и дом должны ему напоминать хотя бы приблизительно его далекое время.

— Верно. Если он проснется, находясь здесь, то может сразу погибнуть от шока.

— Надо будет решить эту задачу на завтрашнем собрании.

В зале заседаний Туркменской Академии наук открылось большое совещание. На нем собрались видные деятели науки и искусства, ответственные работники республики.

На собрании обсуждался вопрос о методе лечения Урха, о том, как после пробуждения приобщить его к современному обществу.

Все выступившие в своих сообщениях особенно подчеркивали редкий и ценный вклад Урха в науку и высказывали свое мнение о том, как в дальнейшем сохранить его здоровье. Этот вопрос оказался спорным. На собрании выдвинули два метода, каждая сторона хотела оставить в силе свое предложение.

Первое предложение: Урх — человек, перелетевший из десятого века в двадцатый, такой случай в природе не повторяется дважды. Поэтому за ним нужно особенное наблюдение, и дом, где он будет жить, надо строго охранять, чтобы никто не мог потревожить его покой.

Когда зачитывалось это предложение, Чары Нурмурадов посмотрел на своего коллегу и увидел, как посерело лицо Александра Ивановича Павлова, как он нервно вздрагивал. Но как бы его, Нурмурадова не возмущало предложение противной стороны, он решил выслушать до конца их аргументы, поэтому сидел и молчал. Когда Чары дали слово, он сказал так:

— Мы не можем согласиться е таким решением. Вы представьте не только Урха, но и тех, кто будет с ним работать. Это просто уму непостижимое решение! Что это за предложение, разве можно жить под охраной? В таких условиях даже животные и птицы не могут жить!

— Некоторые из вас склонны усомниться в уме Урха. Но не забывайте, товарищи, что он современник Омара Хайяма, который многих людей учит уму-разуму и теперь, на исходе 20-го века, и который будет многие века уважаем народом.

Кто-то крикнул с места:

— Урх — не Хайям!

— Может быть, — спокойно парировал Чары Нурмурадов. — Хотя это и не исключено. Но, как бы то ни было, все же он человек. И поэтому держать его под стражей нам совесть не позволит. Стража ведь бывает двух видов: первый вид — почетный, второй вид—для преступников. А потом, как объяснить Урху, что мы можем приставить к нему почетный караул? Это не выйдет! Окружить стражей свободного человека мы не можем. Какую бы жертву не пришлось принести, жизнь его должна проходить в естественных условиях. Мы его должны не стражей держать, а прийти к нему с открытой человеческой душой, добротой и вниманием. Товарищи, наше предложение заключается в этом, и только в этом!..

После долгих споров все согласились с мнением Александра Павловича и на основании этого составили подробную программу.

После собрания Чары Нурмурадов с Александром Павловым, сев в машину, поехали подыскивать в конце города желаемый дом.

Местные власти оказали ученым большую помощь, переведя Урха в отобранное ими помещение.

Пока Урх лежал в больнице, не приходя в себя, у него сильно отросли волосы и борода. Он должен был вот-вот проснуться, и как только Урха перевели в уединенный дом, профессор Нурмурадов решил привести в порядок его волосы и бороду.

Не доверяя ни одному парикмахеру, профессор решил взяться за это сам. Он сначала коротко подстриг Урху усы, потом волосы на голове. Когда профессор, щелкая ножницами, начал подстригать бороду, он заметил, как под тяжелыми веками задвигалось глазное яблоко.

Профессор, бросив ножницы в отвисший карман халата и скрестив руки на груди, смотрел в лицо Урха, не отрывая взгляда. Словно всходящее солнце, глаза Урха потихоньку открывались. Веки, покрытые густыми, черными ресницами, словно стрелы, поднимались выше и выше. Наконец из-под век показались сияющие лучистые глаза. Забыв обо всем на свете, профессор, не сдержавшись, громко воскликнул:

— Здравствуй, дорогой! Тебе лучше, да! Ты успокойся! Скоро ты совсем выздоровеешь! — в эти волнующие мгновения профессор позабыл о том, что Урх может его совершенно не понимать, он повторял те же обычные слова, которыми все время успокаивал больных в клинике. Странно дрожа, он сжал крупные пальцы Урха. Открыв глаза и моргнув два-три раза, Урх уставился на него, делая глотательные движения, затем задвигал пальцами, которые крепко сжимал Нурмурадов.

— А, может быть, ты голодный?! Я тебя сейчас накормлю,—произнес Нурмурадов.

Профессор побежал в соседнюю комнату. Оттуда раздался его взволнованный и радостный голос.

Через несколько минут Нурмурадов ворвался я Урху, держа в руке банку с медом и чайной ложкой. Только затея с кормлением Урха не получилась. Тот, крепко закрыв глаза, снова сладко уснул.