Через три океана - [11]
Как и следовало ожидать, уже обнаружился недостаток в пресной воде. На предстоящий восьмисуточный переход до Танжера угля достаточно. Но если станем усиленно опреснять воду, угля не хватит. Сигналим "Олегу" о нашем горе. Возникает вопрос, куда лучше зайти, чтобы принять с "Океана" воду, в Гавр или Дувр? Французы или англичане? Снова нарушение нейтралитета и т.п. Какая скука! После долгих колебаний решаем, что враги - англичане, пожалуй, будут снисходительнее к нам, чем друзья и союзники - французы. Идем в Дувр.
Глава IX.
Дувр
13 ноября. К вечеру в тумане отдали якорь близ Дувра - по ошибке ближе, в 2 1/2 милях расстояния. Торопимся начать погрузку, а тут туман. Когда чуть-чуть прояснится, видны огни Дуврской набережной, масса судов.
Здесь страшное движение. Решено переменить место, идет выхаживание якорного каната. Электричество вдруг гаснет, гаснут отличительные огни, все судно мгновенно погружается в абсолютный мрак. Пока зажигают масляные фонари, справа на траверзе показывается красный огонь, затем и зеленый какое-то судно держит курс прямо на нас. Ближе, ближе... Несколько очень скверных мгновений... пароход должен сию минуту разрезать наш "Изумруд". В это время успели зажечь масляные фонари, а одновременно стало разгораться слабым светом и электричество. Судно положило руля и прошло под самой кормой.
Это был большой океанский пароход, весь освещенный огнями сверху донизу, переполненный пассажирами, смотревшими на нас с борта.
Вот как мы живем и какими ощущениями ежедневно пробавляемся.
14 ноября. Мы стоим уже на бакштове у "Океана" и по длинному шлангу-брандспойту качаем воду. Проработали всю ночь, приняли 160 тонн, осталось 30, а командир "Олега" уже нас торопит, поднимает сигнал: "Командиру "Изумруда" выговор за медленное исполнение приказаний". С целью экономии в угле и воде "Океан" берет нас на буксир.
Глава X.
Английский канал
Вошли в Ла-Манш. Скоро выйдем и в Атлантику, где нас уже поджидает здоровенный штормяга от норд-веста. Вот он ревет, завывает в снастях, а простора ему в канале нет, разгуляться негде.
В Атлантическом океане нашему крейсеру предстоит самый трудный экзамен. Постройка-то наша известная, заклепки уже теперь вываливаются. Поглядим, какова наша остойчивость; сравнительно с "Новиком" у нас в верхней части судна нагромождено две лишних мачты, три лишних минных аппарата, два больших орудия, мелкие скорострелки.
Да! Вот еще сюрприз: на нашем правом винте оказалась намотанной рыбачья сеть; заметили ее слишком поздно. Так и идем.
Пишу, а электричество снова погасло, оставив меня с неоконченной фразой и пером в руке.
В голове рождается мысль: а что, если вся наша готовность такова? Не придется ли нам, злополучным аргонавтам, бросить свои мечты, застрять в каком-нибудь чужом порту и доканчивать свою постройку, свои испытания? Не ждет ли нас колоссальный крах и скандал где-нибудь по дороге?
Крутом тьма. Зги не видно. Слышно как ревет-стонет машина.
Каждое утро я, входя в кают-компанию, приветствую товарищей: "Здравствуйте, Панове! Что, есть ли еще порох в пороховницах? Не иступились ли сабли, не погнулись ли казаки?" "Нет, нет", - отвечают мне, смеясь.
15 ноября. Идем под южным берегом Англии на буксире у "Океана". Тихо, не качает, то есть качает, да очень мало, что с нашим суденышком редко бывает. И писать можно - не трясет: машина, ведь, не работает.
Здесь, в канале часто находит туман. При большом движении это грозит столкновением. Поминутно слышно: дзинь - дзинь - стоп машина и завывание сирен. У громадного "Океана" высокий фальцет, а у крошки "Изумруда" густой мощный бас; казалось, следовало бы наоборот.
Огромные океанские пароходы то и дело выныривают навстречу из тумана. Трехмачтовый парусный барк скользнул в трех саженях по правому борту.
Пока Господь нас милует и грехи наши терпит.
Меня позвал командир: вижу, сидит на диване в уголке, сгорбился.
- Что с Вами?
- Что-то не по себе, руки и ноги точно не мои, спины не чувствую.
Устал наш богатырь, переутомился: разные инциденты, неисправность судна, вечные поломки, бессонные ходовые ночи, ответственность за все извели и его наконец.
Уговариваю его немного отдохнуть:
- Все это пустяки, пройдет. Серьезного ничего нет. Завтра вы встрепенетесь и будете как ни в чем не бывало. До Бискайки успеете вполне отдохнуть.
Глава XI.
Испания
Отогреваемся южным солнышком в прелестном уголке Испании, отдыхаем от Бискайки. Ух! Ну да и трепануло же нас! С овчинку небо показалось...
Зашли сюда только на денек, вопреки всяким расписаниям. Греемся и уголь грузим.
Что за солнышко! Что за небо! После туманов, заунывных свистков сирены, оглушающей рынды - какой покой! Здесь прямо рай земной. Бог с ней, с войной! Завтра опишу переход поподробнее, а сегодня уж лучше отдохну.
Глава XII.
Бухта Понтевердо
Первую половину Бискайки мы прошли по-хорошему, на второй нас захватил здоровенный шторм от норд-оста, клавший боком на 35°.
Плаваю я не первый год, видал, можно сказать, разные виды, но жутко было чувствовать себя на такой ненадежной крохотной скорлупе, шириною посредине не более четырех сажен; видеть эти горы и пропасти, разверзавшиеся перед нами. Вылететь за борт не представляло ни малейшего труда. На всем крейсере не было ни единого уголка, где можно было бы чувствовать себя в безопасности. Стулья, тяжелые столы, ящики срывались с места, шкафы растворялись, из них с грохотом вылетали разные предметы, которые, того и гляди, могли проломить голову.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.