Через - [2]

Там скользит над землею уходящей волной

Страсти, горечи, боли, равнодушия рой.

Я забуду прощаний ясный горестный ряд,

Облегченье, молчанье, шум бесцельных бравад.

Тростник

Как волны светлые наполнены дождем,

Так ясен и высок твой взгляд в промозглой

Ночи, где по краям земли и рубежам обочин

Горьким огнем весны горят ее цветы.

Ты помнишь темноту, далекий плеск шагов?

Невидимых, речных, знакомых, бессловесных.

Шуршание воды и эхо дальних тесных,

Слишком приземистых, ответных голосов.

Сквозь воды, снегопад, пустынный жар

Земли я помню отблеск глаз холодных и

Бессветных, тугих, возвышенных, телесных,

Бесчувственных – оставшихся, как пар,

Загадкою, принявшей форму зеркала души.

Но чьей души? Я видел отраженье лишь своей.

Рябина

Заиндевевшие поля земли и неба

Коснулись темноты, коснулись глухоты.

Мы шли вдоль луга, посветлевшего от снега,

И зачарованно на снег смотрела ты.

Узкая речушка ледяным межзвездьем

Вилась между холмов, пологих и нагих.

А церковь на излучине, прямой и вечной

Тенью, протягивала свет к окраинам души.

Дул слабый зябкий ветер, замерзали уши,

Вечер горел огнем дальних домов и звезд.

Ты шла безмолвно и бесслезно, не касаясь

Суши, в вечернем свете на краю земных шагов.

Потом сказала, «Что-то я замерзла. Задолбало

Топать. Пора похавать и потрахаться, и спать».

Кипарис

Подожди меня в кафе, внизу, я сейчас спущусь,

Ты пришла чуть раньше, чем сказала, что ты.

Должен был подумать, что так будет, и ждать,

Ты идешь впереди времени, но оно недвижно.

Светятся ли твои глаза или сквозь них душа?

Улыбка полна смеха, а тело движений. Руки

Держат чашку, отброшены, касаются ладоней,

Записывают. Мне не уследить за их листвой.

Искрами полноты мира пересыпан твой шепот.

Невозможно не радоваться тебе. Но я помню

И то, какой ты бываешь перед собой, наедине

С холодом мира, где искры пусты. Как наполнив

Ладонь таблетками от абсурда, сказала, «хватит».

И сейчас, смеясь, ты думаешь: завтра или потом?

Тис

«Давай выпьем», сказала ты тогда равнодушно.

«Давай», согласился я. «Ты только не подумай»,

Продолжила, «Обычно я не пью, даже не курю».

За окном черные ботинки и туфли под дождем.

Ты рассказывала об отце с холодными глазами,

Матери-истеричке между кухней и телефоном,

О молодых людях, живших планами на успех.

«Расскажи о себе», добавила ты, «Пожалуйста».

Утром твои белые волосы на белой подушке.

Ответила взглядом озабоченным, недоуменным.

«О чем мы вчера говорили?». «Да так, толком

Не помню», сказал я. Ты кивнула, «Хорошо.

Не выношу разговоров по душам. У каждого

Свое одиночество, и незачем их смешивать».

Ясень

Голубая земля, белые стволы, черные письмена.

Ты дремлешь о земле, где полны глаза и весна;

Говоришь о мире, в котором сбывается – светлое,

Как утренний снег; среди осколков и руин побег

Сна из времени и во время. Твое будущее цветное,

В полушаге; тебе снится яркое, мирское, земное.

Твои глаза деятельны и слова горят; в упругий шаг

Складываются поступки; ты бежишь, вслед и в ряд,

По ступенькам самообмана – в городе циклопических

Башен и дальних дорог. Иногда тебе кажется, рядом,

Что еще шаг; иногда кажется, никогда. Нежностью

Полны твои глаза, но раздаешь ты ее с расчетом.

Обманывают ли тебя – ту, еще в мире белых стволов?

Обманываешь ли себя сама, ради корысти и свечения?

Бамбук

В грацию мелочей кажешься погруженной, проходя

Мимо вещей будто касаясь; упругие движения ламы,

Прозрачный сон среди душной тяжести людей. Горящей

Чернотой полон взгляд; ты ведь знаешь, смотрят на тебя.

Вытягиваешь руки и опускаешь; шаг, отклик тела.

Лицо обращено, искренность наполнена, касающиеся

Губы чуть дрожат. Грация твоих слов, истина тела, как

Хочется им верить, легко поднимаются над мирозданием.

Твое тело прекрасно. Не иллюзия сотворенная, не иллюзия

Несотворенная; отражение души, потерявшейся в лабиринте

Самообмана. Винить тебя в этом? Ты черства, непрозрачна,

Но как рысь, рыщущая в поисках добычи, только тень иного.

Убила ли ты в себе душу? Не знаю. На ладонях остатки пепла.

Если будешь ее искать, нить к ней в памяти о любивших тебя.

Лебеда

За окном льется холодный дождь, дрожат кусты.

Опустив голову в ладони, ты думаешь о том

Теплом, уютном, полном, что на краю горизонта,

О сытном, о недоставшемся. О том, что у других.

Там поют золотые цветы, наполненные солнцем,

Там время ярко, а земля плодоносит черешней.

Мне жалко тебя, мне всегда тебя было жалко.

Ты плачешь над каплями своей разбитой души.

Но знакома ли жалость тебе? Скажи, каков ее вкус?

Чье сердце ты согрела, делясь душой или раздавая

Благодарность, открывая руки? Ты не услышишь,

Если тебя спросить. Или ответишь: «Кара? Месть?»

Справедливости мало. И, нет, конечно, это не месть.

Но оглянись. Ты живешь в том мире, который твой.

Жасмин

Да, дорогая, ты смотришь на себя, как на товар.

Многие настоящие мужчины тебя этому научили,

Многие заботливые подруги научили тому же.

Так зачем же увиливать: ты видишь в себе товар.

Здравствуй, витрина, здравствуй. Разве можно

Не радоваться тебе? Твои чудесные волосы

Легко положить на ладонь; твои губы полны

Поцелуями, глаза – словами, а тело – влеченьем.

Твои руки прекрасны до самых краев ногтей,

Бедра немного покачиваются, но не слишком.

А твои ноги? Совсем, как у настоящей куклы,