Через Сибирь - [54]

У меня создалось впечатление, что они влачат жалкое существование. Благополучие их целиком и полностью зависит от улова рыбы и добытых на охоте птицы и зверя. Если добычи нет и улов плох, что бывает часто, им не на что рассчитывать, кроме остатков вяленой и сушёной рыбы да горсти муки, взятой у купца в долг, но на это долго не проживёшь. Остаются тогда только олени, в противном случае их ждёт голодная смерть.

От Верхне-Имбацкого до Сумарокова

На следующий день мы пошли вверх по той же реке, среди знакомых берегов и при всё такой же солнечной погоде. Лес стал заметно гуще, и теперь мы уже часто видели хвойные деревья на западном берегу.

Когда мы проплывали мимо одной деревни, то увидели, как вдоль берега на верёвке тянули лодку собаки. В лодке сидело три человека, один из которых правил рулевым веслом, держа лодку параллельно берегу, а две собаки бежали по песку у воды и тянули верёвку. Судёнышко продвигалось по реке довольно быстро и даже долгое время не отставало от нас. Собаки весело бежали по берегу, и хозяева лишь изредка подбадривали их криками. Такое зрелище — обычное здесь. Благодаря собакам лодка идёт намного быстрее — даже вверх по реке. Обычно так перевозят почту. На обратном же пути собак сажают в лодку, во всяком случае там, где быстрое течение. Говорят, что собаки могут так тянуть лодку — не останавливаясь, без кормежки — девяносто вёрст против течения. Течение, как бы это ни казалось странным, не очень им мешает. Потому что у берега всегда есть обратное течение.

Вечером около восьми мы встали на ночь возле села Верхне-Имбацкого (63°09' северной широты). Именно в этом месте команда «Омуля», когда шла за нами вниз по реке, видела большое становище енисейских остяков. А мне очень хотелось познакомиться с их жизнью поближе. Я уже начинал беспокоиться, что мы оказались слишком далеко на юге и мне уже не удастся на них посмотреть.

Не успели мы встать на якорь, как к нашему пароходику подплыли лодки с уже ставшим привычным вопросом «Где сельдь?», но мы не могли сообщить ничего утешительного. Зато мы, к моему величайшему сожалению, узнали, что остяки уехали пару дней назад, а в двух-трёх чумах остались только женщины. Мы видели, как они светлели на другом берегу крошечного притока Енисея. Но делать было нечего. Я лишь надеялся, что увижу их вверх по реке. Нам, правда, сказали, что вниз по течению, в трёх верстах от места нашей последней стоянки, должны были находиться 6 лодок с несколькими семьями остяков в каждой, но мы не могли возвращаться, потому что у нас совершенно не было времени. Мне было просто необходимо успеть вовремя в Енисейск и Красноярск на встречу с Вурцелем.

Взошёл месяц, и мы решили прогуляться к церкви на речном обрыве, белые стены, купола и шпиль которой просто завораживали на фоне залитого лунным сиянием дремучего первозданного леса. У меня было ощущение, что я попал в сказки «Тысячи и одной ночи». Мы зашли в церковь, служка провёл нас наверх. Я думал, что нас приведут на хоры, откуда раздавалось громкое пение, но мы вдруг оказались в самой красивой русской церкви с высоким алтарём, вернее, иконостасом, с иконами по всему залу. Пение действительно доносилось отсюда, и у нас чуть не заложило уши от него, когда мы вошли. Хор из взрослых мужчин и подростков распевался перед завтрашней утренней службой, и, насколько я понял, каждый старался перекричать соседа.

Священник с длинными волосами и лицом Христа, в длинной синей рясе подошёл к нам и приветливо и по-пастырски серьёзно с нами поздоровался. Он был очень красив: высокий лоб, правильные черты лица, чёткий профиль и спокойные добрые глаза. Он мог бы стать прекрасной моделью для изображения Христа в «Тайной вечере» Леонардо. Он рассказал нам, что это — летний храм, а зимний находится на первом этаже, там теплее. Когда мы разговорились, он был столь добр к нам, что зашёл на клирос, где стояли голосистые певцы, и попросил их помолчать, пока мы тут. Воцарившаяся тишина была настоящим отдохновением для ушей. Батюшка сказал, что сейчас будет проводить обряд крещения младенца, и пригласил нас присутствовать на нём. Это не больше получаса, предупредил он. Мы полюбовались на прелестного малыша, которого собирались погрузить в купель и которого внесла в церковь очень симпатичная крёстная мать. Мне показался довольно странным выбор времени для крещения, ведь был уже девятый час вечера. Надо полагать, в этих краях крестят, когда получается.

Пока ещё было время, я решил выйти подышать свежим воздухом. Вечер был чудесным. Приветливо светились окошки низких изб на косогоре у реки, а с «променада», идущего вдоль домов, слышались разговоры прогуливающихся при лунном свете людей. Когда я немного прошёлся, из темноты с крыльца ближайшего дома раздался красивый и сильный мужской голос. Это была мелодичная русская песня, которая звучала особенно волшебно в тиши дивной ночи. Потом песня оборвалась, хлопнула дверь в дом, и голос затих в избе. Это наверняка был политический ссыльный. Лорис-Меликов вышел на песню из церкви, и мы вместе прошлись по дороге. Навстречу нам попалась молодая парочка. Я заметил, когда они проходили мимо нас, что девушка взяла своего кавалера за руку, а нежные интонации в голосе подтвердили, что кокетничать умеют и на этих широтах. Лорис-Меликов сказал, что, судя по акценту, девушка была еврейкой. Наверное, и это были политические, которые пытались обрести радости жизни и в ссылке. Тут нам попалась ещё одна парочка, и Лорис-Меликов остановился поговорить с ними. Они оказались из Томска, приехали сюда сразу после свадьбы, поскольку мужу надо было уладить тут кое-какие торговые дела. Но они плохо подготовились к путешествию, вот и застряли здесь. Жена кокетничала напропалую, весело смеялась, болтала без умолку, а вот муж стоял нахмурившись и всё больше мрачнел. Видно было, что ему не терпится увести жену домой.