Через Сибирь - [47]

Мы уже проехали область обитания самоедов и юраков и оказались на землях енисейских остяков и тунгусов. Здесь жили двое остяков. Один из них сидел у костерка в берестяном шалаше на берегу реки. Он совершенно не походил на азиата.

Когда мы вернулись на берег, чтобы отправиться на пароход, почтарь с другими рыбаками как раз высаживались из лодки. Они вернулись наконец с рыбалки. Улов их был небогат: несколько больших щук, но ужасно тощих и страшных на вид, с громадными головами и челюстями. Одна из щук была так велика, что была почти такого же «роста», как и мальчонка, вытаскивавший её на берег. Вместе с почтарём приехал и второй остяк. Нам очень хотелось на него посмотреть, и мы посветили спичкой. Судя по лицу, он был метисом — в его жилах явно текла русская кровь. Да и в других енисейских остяках намешано немало разной крови.

Понедельник, 8 сентября.

Идём дальше на юг. Всё тот же пейзаж, тёплое солнце и ветрено, так что поставили паруса. По обе стороны реки уже идёт лиственный лес. Высокие лиственницы и величественные сибирские кедры возвышаются среди берёз, ольхи, рябин и осин. Всё дело в том, что хвойный лес из года в год истребляли пожары. Путешествующие и рыбаки частенько останавливаются здесь на берегах и разжигают костры, чтобы сварить обед или вскипятить чаю, а потом этот огонь не считают нужным по-настоящему погасить — вот и выгорают громадные пространства леса. И никому нет до этого никакого дела, потому что лес тут не считается богатством и не имеет особой цены.

Так продолжалось веками. Сначала вверх-вниз по реке плавали аборигены, а в поздние времена к ним присоединились русские рыболовы и охотники. Поэтому и нет надежды встретить по берегам Енисея первозданную тайгу. Почти всюду на выгоревших участках поднимается молодая поросль. Там, где мы сейчас проплываем, практически нет даже больших полос высоких хвойных деревьев. В любом хвойном лесу тут очень велика доля лиственных деревьев, которые после лесных пожаров первыми вырастают на выгоревших участках.

Кроме того, сразу бросается в глаза, что лес очень редкий. Между не очень высокими хвойными деревьями очень большие просветы. Но тут надо напомнить, что лес этот вырос на промёрзшей почве. Лишь самый верхний её слой оттаивает, а в глубине почва так и остаётся скованной морозом. Там можно даже обнаружить толстый слой льда, который никогда не оттаивает. Поэтому корни деревьев не могут уходить в глубь земли, а остаются у самой её поверхности. Вот отсюда-то и возникает большое пространство между деревьями — им нужно место для своих корней, а молодняк по этой же причине не может расти густо. Корням молодых деревьев, кроме того, мешают корни старых великанов.

Я сижу и размышляю над тайнами этого леса. Мы уже на 67° северной широты, и климат тут не самый мягкий, он даже хуже, чем в самых северных районах Норвегии. Да и среднегодовая температура тут ниже — всего-то минус 10°, а ведь даже в Финнмарке она выше нуля. Правда, и лето тут теплее нашего северного. Средняя температура в июле — плюс 12–13°. Однако и это немногим выше, чем бывает в Нурланне или Западном Финнмарке.

Почему же при таких суровых климатических условиях и на вечной мерзлоте вырос такой отличный лес? Даже если тут очень плодородный верхний слой, даже если тут допустить наличие чернозёма. Может ли это быть причиной такого быстрого роста молодняка на выгоревших участках? Нет, поскольку достаточно вспомнить, с каким трудом удаётся вырастить новый лес в Норвегии на вырубках, несмотря на более мягкий климат и нормальную почву.

Я могу объяснить этот феномен лишь самой породой деревьев. Местные деревья, а именно сибирская лиственница, сибирская ель и сибирский кедр, более жизнеспособны, чем наши деревья. И я не думаю, что наша ель или наша сосна смогли бы расти в Сибири.

Но если я прав, то мне кажется, имеет смысл — и в этом будет прямая для нас выгода, — если мы приложим усилия и постараемся пересадить сибирские деревья на нашу почву, особенно в те районы Норвегии, где очень суровые климатические условия и плохо растут наши собственные породы деревьев, например в горы, где леса уже начинают исчезать. Я почти уверен, что сибирская лиственница отлично стала бы расти там, где погибает норвежская ель, а ведь она обладает ещё и рядом преимуществ: растёт в суровых условиях очень быстро, отлично противостоит гниению, совсем как можжевельник. Но есть у неё один существенный недостаток — лиственницу очень трудно сплавлять, она быстро тонет.

Вполне вероятно, что на лиственницу оказывает влияние выпадающий зимой снег. Зима в Сибири очень суровая, снега мало, и он сухой. В Норвегии же, наоборот, выпадает много снега — и он мокрый, а потому тяжёлый и ломает поросль. Однако у меня нет оснований утверждать, что сибирская лиственница может страдать от снега больше, чем норвежская ель. И хотя у неё очень большие ветви на верху ствола, зато она сбрасывает иглы осенью.

Сибирская ель, вне всяких сомнений, более вынослива, чем норвежская, если принять во внимание суровые условия её произрастания[71]. А сибирский кедр (Pinus cembra)