Через сердце - [44]

— Ложись! — сердито крикнул комиссар. — Чего заиграл!

Он прилег за камень и начал отстреливаться. С истребителя опять застрекотал пулемет. Вдруг запенилась река под самым берегом от ложившихся в ряд пуль, будто кто-то часто хлестал по воде невидимыми плетьми. Над головой Пунина свистнули первые пули.

Зимуй присел на корточки и с веселыми ужимками оглядывался на комиссара.

— Ложись, говорю! — крикнул еще раз Пунин, делая грозное лицо.

В этот момент снова трахнула баржа, метнув высоко над рекой какие-то черные обломки.

Зимуй вскочил опять и, выписывая по берегу кривулины, бросился вперед.

— Горячо-о! Припека-ает! — радостно хохотал он.

Он оглянулся еще раз, и комиссар увидел горевшее боевым восторгом лицо старика. В бурной радости он плясал по берегу, вскидывая ногами, и бросал в воду камни.

— Не боимся вас, буржуи! — слышал его торжествующий голос комиссар. — Хошь десяток давай — выходи на меня! Ну, давай! Выходи!..

И точно услышали вызов Зимуя на истребителе: видел Пунин, как выбросили с борта длинный трап, нащупывая глубину у берега.

«Надо уходить», — подумал Пунин.

А Зимуй все кричал, взмахивая ружьем:

— Давай, давай! Выходи, не боимся!..

Оцепенев от ужаса, видел комиссар, как старик выпрямился во весь свой богатырский рост. Он обдернул рубаху и, выставив вперед грудь, грозно зашагал к истребителю.

— Отец! Назад! — с отчаянием крикнул Пунин, бросаясь за ним вдогонку.

В лицо Пунину вдруг брызнуло градом острых осколков. Он упал, увидев, как рядом, на синем камне вдруг забелели четкие звезды от ударов пуль.

А старик шел. Снизу казалось, что шагает по берегу могучий великан и ветер где-то там, под самыми облаками, развевает его спутанные волосы.

Кругом на ветру трепетали лопушинки, оборачиваясь белоатласной подкладкой. На мгновенье Пунин закрыл глаза и спрятал лицо в намотанных водопольем сухих травах. Он услышал нежный вянущий их запах, похожий на запах детских волос.

А в ушах отвратительно-ровно цедил свою строчку пулемет, и частой россыпью стреляла баржа: бах… бах… ба-бах…

— Что ж это они, мертвого-то! — услышал Пунин гневный голос Бронислава. Тяжело дыша, поляк подполз в траве и лег рядом. Потом привстал на одно колено и долго прицеливался.

— Это тебе за старика! — сказал он, снова заряжая ружье. И комиссар понял, отчего оборвалось вдруг стрекотанье пулемета.

Лицо поляка было бледно. По щеке его быстрой струйкой бежала кровь, стекая на пышный ус.

— Ты ранен? — крикнул комиссар.

— Неважно! — махнул рукой поляк. — Нуте-с, нам пора отступать.

Они поползли в лопухах к песчаному откосу. Вокруг скрежетало, сыпало песком, бросалось камнями от падавших близко пуль.

Взобравшись на гору, посмотрел комиссар вниз. Там, на прибрежном пестром камешнике, как на цветном ковре, истово лежал лицом к небу старый Зимуй. Перестали трепать пули его мертвое тело.

— Прощай, дорогой старик! — в один голос сказали поляк с комиссаром.

И торопливо прошли к шалашу. Там испуганный Исайка уже сидел на связанных мешках.

— Готово? — спросил поляк — А это что?

Он подошел к дереву. На суке висели взятые Зимуем с парохода часы. Поляк качнул маятник. И в шумах всполошенного боем леса, среди частых хлопков взрывов на горевшей в отдалении барже, вдруг четко и мерно застучали колеса времени.

XV

Опять шли они лесом в молчании. Уж потянуло с топей холодом, лекарственно запахло душмяной болотной травой. В глубоких лесных ямах привидениями колыхались туманы.

А они все шли — не объявлял комиссар остановки.

Сморился Исайка, ноги как деревянные — едва несут. И пот щекотно бежит за рубаху. Вздыхает Исайка, а Пунин и не взглянет.

В сумерках привязалась за ними лесная неясыть. Перелетала с елки на елку, и жалостливые ее причитания наполняли сердце Исайки тоскливым страхом. Чего надо поганой птице?..

Слышалось ему.

«Ай-я-яй, солдатики, бедные вы солдатики! И куда вы идете, солдатики?»

Думает Исайка: «Убить нечисть проклятущую! Чего кричит над душой?»

Но стрелять боязно — где-то близко тут лежит тракт. Может, там стерегут их вражьи заставы? Притаились где-нибудь под темной елью и смотрят на все стороны? Вон там будто перебежал кто-то полянку, другой, третий…

Торопится Исайка догнать комиссара с поляком, а ноги отнимаются от страха.

И все убивается неясыть:

«Ай-яй, солдатики!»

Поднял Исайка валежину, бросил в невидимую птицу. Того пуще всполошилась она, еще плачевнее кричать стала. И затомило всего Исайку: смерть накликает. Думает Исайка: уходить надо от этих чертей, пропадешь с ними совсем.

И вот — вышли они на дорогу. Объявил комиссар привал, достал из сумки карту, стал место узнавать. Поляк чиркал спичками и малым огонечком ему из горсти на карту посвечивал. Шептались оба о чем-то тайно от Исайки.

Услыхали вдруг — стучат по дороге колеса. И вскинулся Исайка:

— Едут!

— Лежи! — цыкнул на него комиссар и подвинул под бок ружье.

Притаились у самой дороги, лежали тихо, высматривали. И видели: едет мимо мужик как мужик — ноги с телеги свесил, на конька причмокивает, дома, видно, ждут, засветло попасть торопится.

И затужил Исайка: вот бы где поговорить с хорошим человеком. Но рядом неслышно лежал маленький комиссар. И затих за поворотом дробный стук колес.