Через призму невероятного - [2]

И дальше: "Не существовало никаких законов-море щедро...

Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на поверхность или, наоборот, опуститься на дно, заключив себя в изящную роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться, а просто висеть неаккуратным куском студня в средних слоях..." Но "превращения" должны были начаться и начались"странные создания проплывали мимо, рождались и умирали, уступая место другим"... Подобием ошеломляющего карнавала бурлит рожденная жизнь, и это лишь начало пути. Еще безгласные, незрячие, преходящие образования- они словно черновой набросок будущих форм, но и сами по себе уже формы, уже, завоевание и победа. От этого рубежа - еще миллиарды лет, преждь чем проснется сознающий себя разум. И ему- стать угрозой жизни?.. То, что открылось Нине за Зеленой дверью, было одновременно и "приобщением" к истокам во имя полного Знания. Иллюзия чувственноживого, а не отвлеченного постижения эволюционной спирали уже создавалась фантастами. В частности, читатели, вероятно, вспомнят этюды Итало Кальвини из сборника "Космических историй". Ироничные и остроумные "Иллюстрации" к законам развития Вселенной у итальянского писателя играют роль иносказания, своеобразной притчи, и фантастический прием здесь родствен приему сказочному. У В. Назарова он ближе к просветительскому, и это меняет акценты. Дэлоны (дельфины) и эумы (люди) движутся поединой спирали. Но цивилизация дэлонов намного старше и она хранит связь с глубинными истоками--импульсы пражизни пронизывают ее, как бы скрепляя многоступенчатые этапы развития. Дэлоны-етомнят" весь путь. Зумы - лишь ту его часть, где началась их собственная жизнь, обособленная от колыбели. И началась она в неистовой схватке с окружающим миром. Уисс "проживает" эту историю, неожиданно открывая ее смысл в музыкальном творении зумов - в "Поэме огня" Скрябина. (Глава "Запретные сны") - это действительно абрис человеческой истории - от звереныша с короткой рыжей шерстью, которого мучил голод и страх, до зарождения и расцвета Мысли. "Уисс увидел бездну-вернее, не бездну, а воронку крутящейся тьмы, затягивающей в свою пасть все-живое и неживое. Слепые ураганы и смрадные смерчи клокотали вокруг. Но оттуда, из этого клокочущего ада, тянулась ввысь хрупкая светящаяся лестница, и одинокие, отчаянно смелые зумы, скользя и падая на дрожащих ступенях, поднимались по ней. Их жизни хватало на одну-две ступени, но они упорно ползли вверх, их становилось все больше..."

Уисс поверил зумам и был прав в своем доверии и стремлении к общению, союзу или контакту. Но прав был и Вечный Совет:

"Подождем... Пока еще рано. Пока еще зумы слишком опасны - даже для самих себя, не только для нас. Они еще не понимают Равновесия Мира, ибо нет равновесия в их собственных душах".

Фантаст не просто придумывает невероятные миры - он постигает через их призму реальный мир человека. До равновесия этому миру и впрямь еще далеко. Но как он неоднозначен, не завершен в каком-то устоявшемся качестве! Два человека порой кажутся столь не схожими, что трудно поверить, будто они представляют единый мир и единый разум. Таковы в повести Панфилов и Карагодский-двое ученых, как будто в равной мере озабоченных человеческим благом, но дистанция между ними огромна. Автор создал портреты публицистической достоверности, что привело к известному схематизму самих человеческих характеров, но тем отчетливее и даже нагляднее обозначился главный тезис: признание за наукой лишь Практической, сиюминутной пользы искажает процесс познания. Прагматизм Карагодского, внушительно обставленный тезисами и лозунгами общего порядка, в конечном итоге низводит человеческую мысль до уровня утилитарного приспособления. Она всюду находит лишь собственное подобие и вступает не в диалог со Вселенной, а в торгашеский спор с доступными ей благами. Дельфин? Прекрасно: пусть загоняет рыбу. Разумный дельфин? Того лучше: пусть научит рыбу саму идти в сети.

И это все. Неспособность или нежелание человека отойти от привычных и очевидных измерений порождает губительную слепоту и самодовольство. Царь природы!-Он слишком буквально уверовал в это, не ведая ее подлинных пределов.

- Я хочу,-отвечает Панфилов,--чтобы человек перестал смотреться в зеркало и прихорашиваться, а посмотрел под ноги, оглянулся вокруг глазами мыслителя и художника...

Заканчивается повесть нотой надежды: дети дэлонов и зумов преодолевают разделяющий их рубеж: они нужны друг другу; и те и другие - порождение Ноа, единой животворящей силы Вселенной. Необоримая и всепроникающая, она осуществляет себя в многообразии совершенно несхожих форм и все-таки остается единой. В этом смысле чуждая друг другу жизнь, чуждый друг другу разум - это вопрос восприятия, понимания, а не сущности. Древний и зрелый разум дэлонов знает это. Для него планета Белого Озера, ошеломившая зумов до полной растерянности, - понятна как отзвук или вариант их собственной природы, отлившейся в иную форму. Зумы сделали лишь первый шаг к пониманию многомерности всеединства, но они сделали его и в этом - залог их будущей зрелости.