Черепашки-ниндзя и Карлик Кон - [14]

-   Я не люблю синий цвет, - хныкал Толстяк, хлопал ладонями себя по лицу.

-   Ничего, ничего, - утешал его Майкл, - я сам видел... в журнале мод, честное слово.

В подвале

Выкрасив себя в синий цвет, Толстяк спустился в подвал. Он искал ванну. Искал и не находил.

«Сегодня полнолуние» - внезапно раздался голос за его спиной. Толстяк оглянулся.

-   Эй! Кто здесь? - спросил он. Никто ему не ответил.

Затем, спустя мгновение, он услышал чьи-то быстрые шаги, словно кто-то поднимался или спускался по лестнице. Он увидел человека, который нес в руках растение высотой в человеческий рост. С цветами синевато-стального цвета. «Да ведь это бывший хозяин дома, дядюшка Том», - пронеслось в голове у Толстяка. Между тем человек, несший цветок, положил растение на старый сундук, стоящий в темном углу подвала и сказал:

-   Это самый крупный экземпляр данной породы. Я бы сам никогда не поверил, что это может быть! Это - цветок клевера.

-   Том, куда же ты пропал? - спросил Толстяк. - Где ты был?

Мужчина провел рукой по своим волосам, поиграл рыболовным крючком, лежащим на столе и с утомленным видом пожал плечами.

-   Не знаю, - после паузы ответил он.

В дверях показалось еще чье-то бледное лицо. Это был покойный отец Толстяка.

-   Отец, - прошептал Толстяк и шагнул было ему навстречу. Но лицо вошедшего оставалось старчески спокойным. Он налил себе стакан вина, выпил вместе с Томом Санди, и они начали о чем-то страстно спорить.

До Толстяка долетали отдельные фразы их разговора. Они говорили об удивительных способах ловли рыбы на лесном озере. О неизведанных озерных глубинах. О крыльях птиц. О бабочках. О цветах. О клевере.

-   Сегодня, наконец, я постиг главное! - сказал Том Санди.

Ничего не понимая, Толстяк смотрел на него. Он был настолько поражен странным видением, дрожащим звуком еле уловимых слов, что лишь наполовину понимал их смысл.

-   Любовь - наибольшая глубина на земле, когда-либо измеренная человеческим инструментом, - говорил Том Санди. В его словах заключался какой-то призрачный двойной смысл... Как будто за говорившим стоял кто-то незримый и говорил его устами.

Толстяк не мог отвести взгляда от лица Тома: оно вдруг стало таким призрачным и ненастоящим!

Толстяк закрыл на секунду глаза. И увидел вокруг синие огоньки... Ему вдруг припомнились картины, написанные Томом Санди, картины, которых он, Толстяк, понять не мог, но смутно чувствовал, что они полны чего-то такого, чего не было на земле.

Том Санди тем временем оторвал от гигантского растения, которое принес с собой один лист и стал крутить его в руках.

-   Какая драгоценность, - произнес отец Толстяка, разглядывая лист, который держал в своих ладонях Том.

-   Да... - произнес Том Санди. - Я теперь знаю захватывающее чувство победы... Чувство гордости и могущества. Чувство силы.

-   Наверно для науки это имеет тоже большое значение? - сказал его собеседник.

-   Для науки, для науки... - повторил Том, находясь мысленно в отсутствии. - Какое мне дело до науки! - вдруг вырвалось у него. - Какое мне дело до искусства!

Он внезапно вскочил со стула.

Толстяк, забившись в угол, не сводил глаз со своего отца. Но тот сидел молча и неподвижно. Том прошел несколько раз по подвалу.

-   Для меня теперь наука и искусство - вещи второстепенные ... Жизнь ... отвратительная жизнь, деньги ... это все иссушило наши души, украло наше внутренее ~я~! И теперь, чтобы не кричать постоянно о нашем горе, мы гоняемся за детскими причудами - чтобы забыть об утраченном нами, только чтобы забыть. Так лучше не лгать самим себе!

Отец Толстяка молча слушал. Наконец он сказал:

-   И все же в наших причудах есть смысл... я знаю точно, почему я занимался всю жизнь измерением глубины лесного озера. Я знаю, что когда я все-таки достиг дна, я вступил в связь с тем царством, о котором знали и говорили многие, но не многие достигали его по- настоящему. В то царство не может проникнуть ни один луч солнца... Я достиг чего искал! - закричал он, а затем, как-то зловеще усмехнувшись, взглянул в сторону Толстяка, почти влипшего в темную стену подвала, и сказал: - Да, я достиг чего искал. Теперь я защищен от ядовитых укусов змей, от веры и надежды, могущих жить лишь при свете. Я познал это по толчку, ощутил это в сердце, когда коснулся дна лесного озера... Он, тот о ком ты не говоришь, Том, но кто присутствует во всей твоей жизни, - он явил мне тайный свой лик!

-   Твоя душа изранена, - тихо произнес Том, не глядя на своего собеседника.

-   А твоя, Том?.. Я хочу сказать. Ты ведь помнишь, когда-то был священником. Ты прекрасно понимал людей... прекрасно рисовал... реставрировал фрески, но потом... что-то случилось и с тобой... тоже. Том... В твоих картинах стали появляться какие-то синие пятна, какие-то тени, фосфорические цвета...

Том Санди ничего не ответил. По-видимому, он созерцал развертывающуюся перед ним картину. Картину, рождавшуюся в его сердце. Затем он снова сел и, неподвижно уставившись в одну точку, разглядывал сорванный лепесток клевера, стал говорить, почти не переводя дыхания:

-   Ты ошибаешься в одном... Я никогда не был священником... Уже в юности темное влечение отвлекло меня от этого мира - целыми часами я ощущал, как лик природы на моих глазах превращался в ухмыляющуюся дьявольскую рожу... Горы, лес, озеро, небо, даже мое тело казались мне стенами темной тюрьмы... Мне кажется, ни один ребенок не испытал того, что ощущал я, когда тень проходившего мимо облака, затемнявшего солнце, падала на луг. Уже тогда мною овладевал страх... Мне казалось, что чья-то рука внезапно сорвала повязку с моих глаз... Я пил, стал беспробудно пить. А вскоре, возвращаясь с похорон моей матери, я потерял свою душу... Было полнолуние... Да... Тогда я заглянул по-настоящему в иной мир, тоже таинственный, но другой... Он был наполнен предсмертными муками крошечных существ, которые, скрываясь в травах и корнях, терзали друг друга в порыве немой ненависти... В тот миг я ощутил, что я точно такой же... алчный... жадный... глухой и жестокий... Все то, что я чувствовал раньше, что пытался воплотить в своей живописи, оказалось... просто... сплошным паучьим коконом... - Том усмехнулся и закрыл лицо руками. - Я не мог спать... не мог думать... Я стал бормотать только одну фразу: «Боже, избавь нас от лукавого... » Но видел только его... Маленького, горбатого, с гнилыми зубами, требующего от меня золото... золото... золото... Я знаю, что он убьет меня... я чувствую его приближение. Ведь я уже практически мертв... да я мертв... столько лет... я не брал в руки кисть. Я - паук... паук, погребающий себя заживо.