Черепаший вальс - [203]

Она осеклась, ее голос задрожал.

— …Родился маленький Ромен. Он был очень красивым ребенком. Он был ужасно похож на отца, и тот просто обожал его. И… случилось несчастье, о которой вы, конечно, слышали… Изабель поставила автомобильное сиденье с маленьким Роменом на пол в подземном паркинге, а сама что-то стала доставать из машины… Это была жуткая трагедия. Отец подобрал малыша с земли и сам отвез в больницу. Но было уже поздно. С этого дня он переменился. Замкнулся. У него начались перепады настроения. Он почти не приходил к нам. Дочь — очень редко. Но все-таки иногда… она рассказывала, что он считает себя «проклятым», что они постоянно переживают этот кошмар… но не менее кошмарные вещи происходили с ней самой. Я думаю, она винила во всем себя, чувствовала ответственность за смерть малыша и не могла себе простить. Она была воспитана в христианской вере и считала, что должна искупить свою вину. И угасала на глазах. Я подозреваю, что она пила транквилизаторы, даже злоупотребляла ими, ее жизнь с ним была сплошным кошмаром. Причем рождение других детей ничего не изменило. Однажды она захотела поговорить с отцом, сказала, что хочет уйти, что ее жизнь — просто крестная мука. Она рассказала историю про цвета — зеленый понедельник, белый вторник, красная среда, желтый четверг, — про строжайшее соблюдение правил, которые он им навязывал. Она добавила, что могла бы вынести любой кошмар, но не в силах видеть детей несчастными. Когда Гаэтан как-то взбунтовался и надел пуловер в клетку — видимо, одолжил у приятеля — он был сурово наказан, а с ним и вся семья. Изабель смертельно устала, она была на грани нервного срыва. Она постоянно боялась, что случится беда, тряслась по любому поводу. Мой муж тогда ответил ей: «Что хотела, то и получила, мы тебя предупреждали». Впоследствии он жалел об этом. Более того, он попытался поговорить с Эрве: «Изабель хочет от вас уйти, она больше не может! Возьмите себя в руки!» Эти слова, думаю, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Он понял, что жена готова отказаться от него, подумал, вероятно, что может потерять и детей; думаю, что после этого разговора он действительно сошел с ума. В банке никто ничего не замечал. Деловые качества Эрве были по-прежнему на высоте, и муж не хотел его терять. Он вышел на пенсию и был вполне доволен тем, что зять заменил его на посту. Такое положение всех устраивало: мужа, сестер Изабель и всех остальных, кто был с этим связан. Все висели на нем и получали дивиденды. Все говорили себе: да, есть у него странности, навязчивые идейки, но кто сейчас без странностей?

Она помолчала. Поправила прядь волос, выбившуюся из шиньона.

— Когда мы узнали о том, что случилось, я конечно же сразу подумала о вас, но все равно, прежде всего я почувствовала невероятное облегчение… И Изабель! Она вошла в мою комнату, успела сказать мне: «Я свободна, мамочка, я свободна!» — и потеряла сознание. Она абсолютно обессилела. Сейчас с ней занимается врач-психиатр. Мальчики тоже почувствовали облегчение. Они ненавидели отца, хотя и никому ничего не рассказывали. С Домитиль сложнее. Она стала недоверчивой и двуличной. Нужно время. Время и много любви. Вот что я хотела вам сказать. Смерть вашей сестры, мадам, вашей жены, мсье, была не напрасной. Она спасла целую семью.

Она встала так же резко, как и села. Достала письмо, протянула Жозефине.

— От Гаэтана, он попросил меня вам передать.

— А что с ним будет? — прошептала Жозефина, потрясенная ее рассказом.

— Всех троих записали в прекрасную частную школу в Руане. Под фамилией матери. Директриса — наша подруга. Они могут теперь спокойно учиться, не опасаясь насмешек и досужих разговоров. Дочь тоже вернет себе девичью фамилию. Она считает, что стоит поменять ее и детям. У моего мужа есть связи, это не составит труда. Спасибо, что выслушали меня. Прошу извинить мою странную выходку.

Она слегка кивнула им и исчезла так же неожиданно, как и появилась, — бледный силуэт из былых времен, сильная и одновременно покорная судьбе.

— Какая странная женщина! — прошептал Филипп. — Резкая, холодная и при этом деликатная. Старинная французская аристократия. Все будет в порядке. Непонятно только, в каком порядке. Любопытно, как сложится жизнь детей. С ними все непросто… Обретенной свободы им явно будет недостаточно.

— Филипп, никому не говори, но, по-моему, весь мир сошел с ума.

Она посмотрела, что написано на конверте, который передала ей мать Изабель Манжен-Дюпюи.

Это было письмо Гаэтана Зоэ.

На следующий день они встретились в отеле «Рафаэль». Филипп заказал клубные сэндвичи, кока-колу и бутылку красного вина.

Гортензия и Гэри то сближались, то отдалялись, то искали общества друг друга, то смотрели в разные стороны.

Гортензия отслеживала звонки на мобильник Гэри. Он предложил ей сходить в кино, она уже ответила, что не против, но тут зазвонил телефон: Шарлотта Брэдсберри. Его голос изменился, Гортензия, заходя в комнату, сразу это вычислила. Она развернулась на пороге и тотчас же позвонила и отменила заказ на билеты.

— Да ладно! Глупая ты! Пошли!

— Расхотелось, — угрюмо пробурчала она.