Черепаховый суп - [77]

Мне не пришлось побывать на концерте «цеппелинов». Я родился в 1976 году, а они правили миром до 1978-го. Правда, однажды в Токио я был на концерте Планта. Он представлял свой новый проект этнической музыки. Плант ведь всегда тяготел к этнике. Концерт мне понравился, но это были не «Led Zeppelin». Да, я не любил саму банду, но был бы не прочь постоять у сцены, глядя, как Пейдж с помощью скрипичного смычка превращает гитарную музыку в психоделическое действо. Я видел, как он это делает, у меня был DVD с записью такого концерта. Это было по-настоящему круто и стоило того, чтобы увидеть вживую. Но мне не повезло. А еще я читал книгу Мартина Миллера под названием «Сюзи, “Лед Зеппелин” и я», про то, как «цеппелины» приезжали с концертом в Глазго. В этой книге тоже описан момент, как в песне «Очумелый и ошалелый» Пейдж некоторое время импровизирует на гитаре скрипичным смычком.

Да, я должен был думать о Буги, это было бы правильно. Но я не думал о ней, во мне выросла плотина, и, если честно, я не возражал. Я думал о «цеппелинах». Потом о времени. Потом о месте.

Вообще, люди очень часто думают, что родились не там, или не тогда, или не в той семье, или не того пола. Я знавал девчонку, которая однажды впала в депрессию из-за того, что родители не разрешали ей красить волосы в черный цвет. У той девчонки был настоящий комплекс, ей казалось, что все воспринимают ее как блондинку и поэтому только и думают, как завалить в постель (что неудивительно, потому что кроме светлых волос у нее была симпатичная мордашка и прекрасная фигура). Так вот, она считала, что всем наплевать, какой она человек, что у нее на душе, о чем она думает, и мужчины видят только ее светлые волосы, аппетитную попку и курносый носик. Она была совершенно права. Именно так и было, особенно в первые минуты, потому что трудно было не думать о том, как бы завалить эту девчонку в постель. Но она реально из-за этого парилась. Она была умная, сообразительная – живое опровержение мифа о блондинках. Теперь она работает ведущей в программе новостей. Не помню, на каком канале. Однажды я встретил ее: она очень изменилась, повзрослела, малость пополнела, стала проще и больше не парилась из-за всяких глупостей. У нее был муж, которого она, кажется, любила, и которого каждый раз распирало от гордости, когда они шли вдвоем по улице. Потому что одно в этой повзрослевшей девчонке осталось прежним: глядя на нее, невозможно было не думать о том, как бы завалить ее в постель. Но у нас с ней никогда ничего не было. Мне казалось нечестным пользоваться тем, что девчонка, считая тебя близким другом, запросто выкладывает о себе такие вещи. Правда, однажды я сделал попытку сблизиться, но тормознул на заносе. Она потом призналась, что в общем-то была не против, я ей нравился. Я сказал, что она мне тоже нравилась. Это было в кафе, на соседнем стуле дрыгал ногами и вертелся юлой ее пацан, уминая мороженое. У пацана были светлые волосы, но не такие, как у его матери в молодости.

Когда это было? Лет пять назад... Я зачем-то выяснил телефон этой крутой телеведущей, позвонил, долго объяснял, кто я такой, и когда она поняла и обрадовалась – зачем-то назначил встречу. Все, что можно было о ней узнать, я уже раскопал в Интернете. Чего, собственно, я хотел от нашей встречи? Ведь, как ни странно, я даже не думал тогда о том, чтобы переспать с нею. То есть я, конечно, думал, что это круто – оказаться в постели с такой женщиной. Я же говорил, о ней невозможно было думать иначе. Но я не предполагал, что это возможно со мной. В каком-то смысле я так и остался пацаном, тупо уставившимся на экран с пикирующим «Юнкерсом».

Думаю, на самом деле все проще и одновременно сложнее. Я тогда уже вовсю ходил за кордон, и моя жизнь не имела ничего общего с жизнью обычного человека. Это было круто, в первую очередь, потому, что я ни к чему не был привязан. И меня устраивала такая жизнь. Но иногда человека, вопреки тому, что он предпочитает, начинает тянуть к противоположному. Когда мы дружили с той девчонкой в детстве, будущего еще не существовало. Теперь я точно знаю, что не смог бы всю жизнь просидеть на одном месте, делая карьеру и рассчитывая семейный бюджет. Я понял это за два года ссылки в Самерсене. Но... я не могу не признать, что какие-то плюсы в той, другой жизни были. Нет, не дом, конечно, и тем более не карьера. И даже не стабильность. А скорее что-то на уровне символов: очаг, место, которое необходимо защищать, куда можно и нужно возвращаться. И те, кого надо защищать и к кому можно вернуться. Сабж тогда, в бизоньем заповеднике, был чертовски прав.

Так вот, увидев однажды на экране повзрослевшую девчонку, с которой я когда-то дружил в детдоме, я вдруг очень четко это ощутил. А ведь я никогда не любил ее, по крайней мере, мне так кажется. Но именно она для меня олицетворяла основы человеческого мироздания, которых была лишена моя жизнь и которых мне не хватало. Дом – вот правильное слово. Не помещение под крышей, а само понятие.

Я не сразу это осознал. А когда осознал, вспомнил о срочных делах и уехал из ее города. И больше никогда туда не возвращался.