Черепаха Тарази - [50]
— Он был женат? Никогда бы не подумал, — усмехнулась черепаха, но тут же смягчилась, прониклась жалостью к Тарази.
Мысль снова начерталась в ее мозгу прерывистыми пунктирами: чего он ищет? Одинокий… Что тревожит? Что режет его на части? И даже она своим куриным умом понимала, как несчастен Тарази, несмотря на свой нормальный человеческий облик.
Но наш тестудолог был по-прежнему безжалостен, не позволял черепахе расслабиться, ибо, услышав о приступах блуждающей боли в теле Бессаза, сразу сообразил, что рассказ подошел к важному месту.
Но до того как начался очередной, более продолжительный приступ, Бессаз успел засунуть в руку прикованному трубку и, приглядевшись внимательно, понял по его позе, что трубка была насильно втиснута ему в кулак уже после того, как несчастного приковали. Видно, убийцам было мало того, что они заковали его в цепи, для впечатляющей картины посрамления не хватало этой трубки.
Пока Бессазу казалось, что он так умно догадывается об этих тонкостях казни, пары снова покрыли трубку слоем соли, и Бессаз уже не мог ее вынуть обратно. Жаль, лопатку, которую так настойчиво всовывал ему в руку староста, он не взял.
Бессазу ничего не оставалось делать, как поспешить на площадку, ибо почувствовал вдруг приближение нового приступа. Он только успел отвязать веревку с ноги, и боль, на сей раз резкая, нестерпимая, пронзила его всего.
В дурном настроении Бессаз спустился с холма, и староста, ждавший его внизу, в беспокойстве спросил:
— Что-нибудь случилось? Вы бледны…
Бессаз решил скрыть свое недомогание, ибо заболевший судья мог вызвать у всех лишь иронию. Он поспешил успокоить старика:
— Просто устал. Спуск сегодня был трудным. Но зато я сделал важное наблюдение. Так что через денька два я смогу возвращаться в город…
— Нет, не так скоро. Я не отпущу вас, — сказал староста, дружески взяв Бессаза под руку. — Вам надо будет отдохнуть в наших краях после столь сложного дела. Ведь кроме деревни и этого холма, один вид которого удручает человека, у нас есть прекрасное место для охоты. Совсем недалеко, у озера, там много дичи, а в камышах — тигры. Нет, нет! Если потребуется, я напишу вашему начальству, чтобы оно разрешило вам остаться… Они не откажут, зная мое одиночество и тоску по общению с образованными людьми. Могут же они хоть раз понять чувства бедного имама?..
— Разумеется, поймуг, — сказал Бессаз рассеянно, боясь, как бы не повторился приступ еще до того, как они зайдут в дом.
Прислушиваясь к каждому своему движению, он поспешил к себе в комнату, извинившись перед стариком.
— Вы не против, если я немного прилягу? А через часик-другой расскажу вам о своих выводах…
— Ради бога! — засуетился старик, поправляя Бессазу постель; — А я пока попрошу Майру приготовить что-нибудь вкусненькое…
Но Бессаз конечно же не мог уснуть — лежал и со страхом прислушивался к тому, что творится в его теле, и если поначалу ему казалось, что боль в спине — от неосторожного движения на холме, то сейчас Бессазу было ясно, что все гораздо серьезнее.
Во время каждого приступа, все чаще мучившего его, будто что-то менялось у него внутри — обрывалось, свертывалось, завязывалось в тугие узлы в самых неожиданных местах, где все, наоборот, должно быть гладко, расслаблено…
Боль, пробегая по телу, бросала его в холодный пот, заставляя пределывать такие немыслимые движения, так корчиться… Он уже не чувствовал своих мускулов, помимо своей воли прижимался, например, животом к жесткой постели и отбрасывал руки и ноги в нелепой позе, похожей на черепашью.
Ему хотелось куда-нибудь спрятать голову от боли, и он закрывал ее рукой, старался просунуть под грудь, поражаясь, как это ему удаются такие сложные, немыслимые движения, которым позавидовал бы любой акробат.
С трудом ему удалось немного успокоиться. И, закрывшись одеялом, Бессаз решил потереть свою спину, но вдруг с ужасом нащупал длинную опухоль — от ягодицы до самой лопатки через все тело.
— Кстати, — добавила черепаха, — у меня с самого рождения был небольшой нарост, что-то вроде копчика. И помню, как отец, купавший меня, частенько посмеивался, щелкая пальцем по этому наросту, и называл меня «хвостатым мальчиком».
Вспомнив тогда в постели о своей кличке, Бессаз успокоился, решил, что поранил свой копчик, поскользнувшись на холме, опухоль от грязи на-it гноилась и расползлась по всему телу.
«Отлежусь несколько дней в постели и уеду из этой проклятой деревни», — подумал Бессаз. И постарался забыть о своих неприятностях, ибо живо представил, как будет ухаживать за ним старик, приятно и преданно суетясь и молясь за его выздоровление.
«Союз превратится в нежную дружбу. Я ведь так устал, так истосковался по людскому участию…»
Да, дело, за которое он взялся с напористой упрямостью, сделало его одиноким в атмосфере всеобщей лени и равнодушия… И в глубине души он даже был доволен тем, что слег, — впереди у него несколько дней домашнего уюта, тепла, сочувствия, хотя временами его нет-нет да и тревожила вся эта оказия с воспаленным копчиком.
