Черепаха Тарази - [26]

«Самое трудное для врага — осаждать крепости, — писал он. — При первом приступе кочевники могут потерять до трети своих воинов, если крепость надежно защищена, а горожане отважны и не поддаются панике.

Кочевники, лишившись части войска, могут пойти на хитрость: отойти далеко от города, притворившись, будто они ушли насовсем. Горожане не должны поддаваться чрезмерному ликованию и веселью, чтобы не ослабить свою волю, а послать лазутчиков, а те установят, насколько далеко отошли кочевники.

Кочевники упрямы: они никогда не отказываются от поставленной цели. Могут уйти сейчас, а вернуться через два года, когда ворота города будут открыты.

Кроме крепкой стены, подобно китайской, которую мне приходилось видеть, желательно прорыть от крепости далеко за город к селам подземные проходы, чтобы часть горожан могла тайком пройти по ним и неожиданно ударить кочевников с тыла. Таким образом, они будут взяты в клещи и биты как спереди, так и сзади…» — и еще многое, очень длинный трактат — здесь и рассуждения о добродетелях полководцев, об орудиях, разрушающих крепости, и о том, как обезвредить их, о дисциплине воинов, о том, как военачальники должны внушать им веру в победу, о наказаниях за дезертирство, мародерство и грабеж собственного населения, о провианте для армии, но главное, на что обращал внимание автор трактата, — это удивительная способность кочевников сталкивать между собой бывших союзников, плести хитроумные интриги натравлять родного сына на отца, старшего брата — хана одной области — на младшего — властелина другой мусульманской области — и умело пользоваться раздорами родственников, чтобы потом обезглавить и младшего брата, и старшего…

Медленно выводя черные знаки тушью, Тарази много дней потом размножал трактат, чтобы послать правителям всех областей — от Турана до Ирака и от Джейхуна до Евфрата. И только от одного из них — владетеля Майафарикина Малика Гази — пришел ответ, на полях рукописи Тарази было написано: «Бред одержимого» — на меланхолическом языке фарси…

X

Дом, на который с удивлением поглядывал Тарази, был деревянный, двухэтажный и весь поскрипывал от ветхости. Овальной формы с четырьмя или пятью маленькими окнами; первый этаж намного ниже второго, который своей тяжестью загнал часть дома в землю.

Впрочем, окон в доме могло быть и больше, ибо все стены были закрыты вьющимися снаружи растениями. Красноватые, похожие на пустынный мох, растения выползли из всех щелей и дыр, тянулись из земли наверх или, наоборот, сползали с крыш вниз и были так густо и замысловато переплетены, словно ткали их гигантские проворные пауки.

— В дом не проникает ни один посторонний звук, — ожидая похвалы, сказал Армон, все еще удивляясь забывчивости учителя. — Идеальное место для уединения…

— Спасибо, — воскликнул Тарази, — действительно удачно!..

Ворота, к которым они подошли, также были обвиты растениями, издающими какой-то горьковато-приторный, мускусный запах. Абитай, ворча, принялся с ходу рубить их саблей.

— Вот наказание! Кто поверит, что только вчера вечером я очистил вход… За ночь они снова сползли, — оправдывался Абитай, швыряя ногой в сторону толстые, истекающие соком стебли.

Но когда ловким ударом была срублена последняя ветка, ворота сами медленно распахнулись от сквозняка.

Неожиданно оказалось внутри дома светло, словно он насквозь просвечивался солнечными лучами, и свежо — ни запаха пыли и гнили, старых нежилых помещений.

Просторная передняя, с середины которой шла лестница на второй этаж, разделялась на два коридора с множеством дверей, а в конце коридоры переходили в полутемный зал, откуда поднималась другая, более узкая, лестница.

Тарази, осматривая все, полушутливо заметил:

— Тут сама мысль может убежать из комнаты и потеряться бесследно, запутавшись в растениях. Попробуй потом верни эту сокровенную, раз в жизни посещающую…

Не с меньшим любопытством озиралась по сторонам и черепаха. И Тарази вдруг почувствовал неприязнь к ее физиономии, страстно захотелось ему не видеть ее рядом с собой, хотя бы ненадолго отдохнуть от спутницы.

— Пожалуйста, отведите ее в комнату, — попросил он Абитая. — Рядом с моей…

Абитай широким жестом пригласил черепаху наверх, на ходу подыскивая нужный ключ в связке.

Черепаха с готовностью пошла за ним, нелепо взбираясь по лестнице, видно, и ей осточертело людское общество.

Тарази и Армон наблюдали за каждым ее шагом, и черепаха, чувствуя их взгляды, ежилась.

— И для меня она загадка, — деловым тоном сказал Армон, но тут же спохватился: — Простите, учитель, вам надо отдохнуть с дороги. А я сразу о деле… Я ведь так соскучился, так ждал вас и готов день и ночь слушать…

— Да, в ней много странного, — чтобы не смущать Армона, поддержал нехотя разговор Тарази. — Боится крови. Вы бы видели, как она дрожала ночью от страха, в трех шагах от нас варан поедал суслика… А как она хитра, как любит притворяться, льстить! Да, загадка, загадка…

Но Абитай уже быстрыми шагами, возбужденный, спускался обратно. Он успел переодеться во все белое — рубашку и длинные штаны, но шлем почему-то не снял, и, от каждого его прыжка по лестнице шлем поворачивался на его бритой голове вправо, влево…