Череп в небесах - [121]

Валленштейн пристально взглянул мне в глаза.

– Рус, я знаю, что вы были друзьями с Паттерс, насколько это только возможно по отношению к девушке, оказывавшей сексуальные услуги моим солдатам. Но сейчас сомневаться не приходится.

– Как она передала сообщение? Где прятала передатчик? Антенну дальней связи в чемоданчике с собой не повозишь.

– Разумные вопросы. Полагаю, задержанная даст на них соответствующие ответы.

– А если будет молчать? Вы санкционируете применение форсированных методов, герр оберст?

– Герр обер-лейтенант, не забывайтесь, – тяжело произнёс Валленштейн.

– Прошу прощения, герр оберст. Но даже если Паттерс – агент…

– С головы настоящего агента не должен упасть ни один волос, – снимая напряжение, усмехнулся командир бригады. – Потому что «карать» её, по сути, не за что. Ну, кроме сакраментальной «измены родине», но это мало что даст. Главное – функельшпиль, как говаривалось в далёком прошлом. Радиоигра. Канал снабжения противника дезинформацией. Такой агент, в случае его сотрудничества, способен спасти нам тысячи жизней.

– Я не уверен, что она согласится сотрудничать. Если она – идейный борец, то скорее умрёт под пытками.

– А вот чтобы этого не случилось, Руслан, я и буду просить тебя с ней потолковать.

– О чём, герр оберст?

– Мне кажется, она к тебе неравнодушна, – заметил Валленштейн. – Шифровальщицы – такая команда, сердечные секреты в их компании сохранить нереально, в отличие от военных, – он усмехнулся.

– И командир бригады «Танненберг» прислушивается к сплетням шифровальщиц?

– Иногда приходится, – сухо отрезал Валленштейн. – И, как оказалось, не напрасно. Ты поговоришь с Паттерс.

– О чём? Что ей необходимо перейти на нашу сторону?

– Именно так. Ведь ты тоже не принадлежишь к «стержневой нации». С тобою ей будет проще. Разумеется, ваш разговор будет записываться – думаю, стоит сказать тебе об этом сразу.

– Даже если мы станем обсуждать… сугубо интимные вещи?

– На войне не существует «сугубо интимных вещей», обер-лейтенант. Я понимаю, что она тоже тебе небезразлична. Ну так и спаси её! На её имя, кстати, у меня лежит формальный вызов в штаб-квартиру гестапо здесь, на Каппе. Я не сомневаюсь, что это – попытка агента скрыться. Думаю, тут задействована агентура Дарианы и среди этих «чёрных шинелей». На всякий случай я заготовил справку о ранении dame шарфюрера, – Валленштейн усмехнулся. – Мы все играем с огнём, Руслан, и ты, и я. И ещё неизвестно, кто рискует больше. Я принял на себя большую ответственность – если этот вызов реален, меня не защитят ни полковничьи погоны, ни даже высокопоставленные друзья-единомышленники в Генштабе. Поэтому я так и надеюсь на тебя. Катарину Пояркович освободят, уже ясно – по крайней мере, мне – что Паттерс просто отводила от себя подозрения. А ты, обер-лейтенант, ступай к Гилви. И, если тебе удастся… – Валленштейн покачал головой. – Да, впрочем, ты всё понимаешь и сам.

Я кивнул.

– Понимаю, герр оберст. Но всё-таки прямых доказательств того, что Паттерс – агент, у нас нет. Активизация тех мероприятий на Новом Крыму могла просто совпасть, тем более что информацию о нашем успехе с Тучей Дариана Дарк наверняка могла получить и из других источников.

– Наверняка, – согласился Валленштейн. – У Дарианы, как мы не раз с тобой говорили, имеются покровители не менее высокопоставленные.

– Но, герр оберст, тогда…

– Никаких «тогда», герр обер-лейтенант. Гилви Паттерс, и никто другой, сдала вас Дариане Дарк, сдала с потрохами. Просто невероятное везение, что все остались живы. Я сам в такое с трудом поверил… А теперь разрешаю приступить к выполнению задания вышестоящего командования.

– Яволь! – мрачно откозырял я.

Гилви держали взаперти в арестантском бронетранспортёре (имелся в славной бригаде и такой). Охрану – плечистых парней из последнего пополнения, сплошь «стержневой нации», – уже предупредили:

– Ждём вас, господин обер-лейтенант, – сказал один из них, с необтёртыми нашивками обер-десантника.

Я сухо кивнул.

…Внутри едва можно было выпрямиться во весь рост. Крошечная камера, бортовые лючки наглухо заварены, горит лампа дневного света за мелкой и частой – палец не просунешь – решёткой. В углу крохотная кабина биотуалета, вдоль борта – откидная лежанка. Ещё есть жёсткая табуретка у откидного же столика, и тоже намертво врезанная в пол.

Тут пахло страхом и страданием. Стены, пол, потолок покрывала ржавчина, и я мельком пожалел, что господин старший мастер-наставник сюда не заглядывает, – в противном случае все проштрафившиеся новобранцы без устали драили бы автозак изнутри до полного блеска.

Гилви казалась окаменевшей статуей. С неё не срывали погоны и награды, сняли только ремень и портупею, однако выглядела она так, словно над нею надругалась вся бригада до последнего человека.

На меня она даже не посмотрела. Пребывала где-то глубоко-глубоко в себе, словно прислушиваясь к неведомым голосам.

– Гилви…

Она не повернула головы.

– Гилви! – я шагнул к ней, коснулся плеча.

– О, – бесцветно сказала она, не шевельнув бровью. – И тебя прислали.

– Прислали, – согласился я. Отпираться и утверждать, что я очутился здесь по собственной инициативе, смысла не имело.