Череп Субботы - [4]

– Осторожнее, барышня, – сказал он. – Плиты у нас дюже скользкие-с. Намедни сам министр двора, граф Шкуро, приезжал, так конфуз вышел. Стал его сиятельство венок возлагать, да прямо с венком в лужу и навернулся.

– Спасибо, – девушка ответила с нотками хрипотцы: так, словно у нее начиналась ангина. – Со мной такого не случится, батюшка. Я не на каблуках.

О, вот что верно – то верно. Не туфли на ее ногах, а просто танки. Эдакие приспособления, вроде солдатских ботинок на платформе. Лицо землистое, как после долгой бессонницы, но с ярким румянцем – думается, не меньше полфунта коньяку вечером приняла. А уж грудь-то выпирает под плащом… тьфу ты, прости меня, Господи Вседержитель! Нет, неспроста на Афонскую гору женщин не пускают [1]. У каждой в лифчике Сатана засел.

Они остановились напротив могилы: маленькое захоронение, огорожено черными металлическими прутьями. Поверхность еле просматривается за огромным количеством цветов – посреди этой «клумбы» высится белый обелиск с круглой выемкой, внутри крест. Зашумело листьями дерево, насквозь простеганное дождем, остро сверкнула молния. Отец Иакинф включил карманный фонарик. Вопреки ожиданию монаха, девица не свалилась на колени, заломив руки… да и вообще рассматривала могилу со скучным видом. Мобилку с фотокамерой – и ту не достала.

– Это и есть родовая усыпальница? – спросила она тоном пресыщенной туристки в османском олл-инклюзиве. – Не ожидала, что так скромно…

Улыбка отца Иакинфа затерялась в мокрой бороде. Ну да, само собой. Каждый ожидает, что должен быть трапезундский гранит, финиковые пальмы, шелковый балдахин и саркофаг из чистого золота. Они в Белокаменной мыслить иначе не умеют. Знаменитость, так похороны обязаны организовать клевые, и гроб от Юдашкина, иначе публика не поймет. Телеведущую Машеньку Колчак из реалити-шоу «Завалинка» во время похорон восемь раз зарывали, чтобы пресса успела хорошие кадры сделать. Потом на обложке Vogue гроб появился – все обзавидовались.

– Да, барышня, – подтвердил монах. – Село, где их род жил, тоже неподалеку. А скромно, ну так что ж, тогдашние дворяне слабо понимали, что такое понты, гламур и стразы от Версаче. В розовый цвет кресты не красили.

…Девушка не ответила на издевку, опустившись на корточки, она ощупывала бутоны роз на могиле. Перетерла между пальцев влажную землю, испачкав ногти: она мяла ее, словно тесто – с каким-то непонятным чувством, вроде благоговения. Поднялась. На «танках» обошла обелиск вокруг – быстро промокла, холодные струи воды залили тело с головы до ног. Фиолетовый плащ прилип к груди, трансформировав строгую паломницу в актрису эротического кино. Не обращая внимания на монаха, она стукнула по стелле кулачком. Отец Иакинф нахмурился. Фанатки, безусловно, чокнутый народ. Но за эту поручился Анатолий… Неужели девчонка так заморочила ему голову, что тот исполняет любую прихоть сумасбродной вертихвостки? Поддернув рукав рясы, монах взглянул на часы.

– Сударыня… – нерешительно сказал он. – Простите, времени так мало…

Она стояла, поглаживая обелиск. В темных глазах отражалось что-то странное: любопытство, серьезность – и неясное, глухое возбуждение.

Монах тронул ее за локоть – проскочила искра. Девушка вздрогнула.

– Ах, да-да, батюшка, – проговорила она тем же простуженным голосом. – Конечно, мне уже пора. Плохая погода для фотографий. Покажете выход?

Отец Иакинф возрадовался: соблазн в плаще покидает монастырь. Зонтик снес порыв ветра – отвернувшись, он еле удержал рукоять двумя руками.

В этот момент гостья накинула ему на шею удавку.

Сорокалетний монах не страдал отсутствием силы или веса. Он был в замешательстве лишь пару секунд – тут же схватился за петлю, пытаясь оттянуть ее от горла. Безуспешно. Испачканные в земле девичьи пальцы оказались ледяными и железными. С ловкостью кошки девушка вспрыгнула ему на спину, обхватывая поясницу ногами. Заваливаясь назад, она стянула узел на шее – в глазах у отца Иакинфа потемнело. Презрев приличия, он с размаху ударил девушку затылком в лицо, однако та на редкость профессионально уклонилась. Монах упал на колени – он хрипел тяжко, как бык. Намотав на правую руку удавку (так, что проволока врезалась в запястье) б а р ы ш н я схватила монаха за подбородок и резко дернула.

Шумящий дождь растворил в себе стон.

Выбравшись из-под грузного тела, девушка подняла с каменной плиты фонарик. Стекло было разбито, но он еще работал. Яркий луч уперся в обелиск – шевеля губами, она заново прочла выбитые на нем буквы. Все правильно. Пятно света опустилось вниз – стал виден труп, лежащий под ее ногами: глядя в мертвое лицо монаха, б а р ы ш н я боролась с серьезным искушением. Укусив себя за палец, она отвела фонарь в сторону – свет заплясал на каменных плитах. Не сейчас. Следует дождаться утра, много работы. Луч фонаря метнулся к деревьям, она просигналила – два раза, потом два, потом четыре. Из травы безмолвно поднялись фигуры, одетые в брезентовые дождевики: с капюшонов потоками струилась вода. В руках у двоих были лопаты, у одного – отбойный молоток «Бош», самая последняя модель, вместе с зарядным устройством и компрессором. Прогремел сильный раскат грома: злую тьму неба расчертил пучок тончайших молний.