Череп на рукаве - [115]

На это можно и ответить.

– Так точно, мадам.

– Ага. Значит, всё-таки до конца в молчанку решил не играть... Это радует. Что ещё скажешь, штабс-ефрейтор?

– Зависит от ваших вопросов, мадам.

Несколько мгновений они оба смотрели на меня. А потом как-то сразу, дружно махнули рукой и вызвали охрану. Каковая и препроводила меня в низкий, тёмный – но сухой и чистый блиндаж, где сидели остальные семнадцать моих товарищей по несчастью.

– Командир! Руслан вернулся! Живой!

– Командир, ты в порядке? Командир, ты как? Командир, ты им ничего не сказал?

– Спокойно, спокойно, ребята, – я поднял руки. – Ничего страшного. Никто меня не пытал. Так... поговорили самую малость.

– И что? Тебя отпустили, командир?

– Они не знают, что с нами делать, – успокаивал я ребят. – Сами слышали – конвенции, фигенции... Никто с тебя, Мумба, твою чёрную шкуру на барабан спускать не собирается. Ладно, ребята. Всё ничего. Мы живы, это главное. Давайте помянем... тех, кто не дошёл. Хоть водой.

...И мы выпили круговую. Простую воду. В молчании, словно шнапс. Никто и не вспомнил, само собой, что обычай этот отнюдь не берёт начало своё в «героических традициях Императорских Вооружённых сил»...

Я как мог постарался успокоить ребят. Особо мрачными и насупленными сидели Гюнтер и ещё трое из «стержневой нации», не моего отделения. Они, похоже, всерьез верили, что их поджарят живыми.

– Мы выберемся, парни, обязательно выберемся, – сказал я. – Только надо набраться терпения и не делать глупостей.

– Тебе хорошо, командир, – поднял голову Гюнтер. – Ты... из ихних. А мы...

– А они тоже не из «моих», – резко ответил я. – Дариана Дарк – она кто? Русская, что ли? Фига. Англичанка. Интербригады её – там каждой твари по паре.

Гюнтер не ответил, только головой покачал.

Я как мог старался поддержать их дух. Травил какие-то байки. Не закрывал рта. Потому что сейчас нельзя было оставлять ребят одних наедине с их собственными мыслями. Глупые сейчас мысли в их головах ходят, не сомневаюсь. По себе знаю.

Если не считать того, что сидели мы под замком, обращение было вполне приличным. И нары имелись с полевыми армейскими спальниками-матрасами, , и все прочие «удобства» – туда, правда, водили под конвоем. Мало-помалу нас всех накрыло тяжёлое, без сновидений, забытьё.

Так началось наше заключение. Для порядка всех ребят по разу вытащили на допрос. Явно для проформы. Никто, похоже, не мог понять, что же с нами делать. Моё поведение спутало интербригаде все карты, так, во всяком случае, мне показалось. Они явно растерялись. Они приняли меня за своего. За работающего «в рядах» «Танненберга» их разведчика. О котором они, командиры «боевых» подразделений, просто не осведомлены. Впрочем, в таком случае они вели себя крайне неумно.

Нас, заключённых, никто не трогал весь следующий день. Даже один раз вывели на прогулку. Под вечер, правда, отправили таскать мусор к сжигалке. Под усиленным конвоем, само собой.

День и два прошли всё так же, монотонно. Кое-кто, правда, начал даже находить в плену некое извращённое удовольствие – никаких тебе побудок, никаких тебе кроссов и никакой вахмистрской ругани. Кормят стандартными полевыми рационами, но живот, как говорится, набить можно.

На четвёртый день нас послали-таки копать какой-то котлован. Работали мы ни шатко ни валко – до тех пор, пока на краю раскопа не появилась Дариана в сопровождении своих мордоворотов и не сделала заявление о том, что нас, скорее всего, обменяют на попавших в плен «бойцов сопротивления». Так что кто хочет обратно, пусть постарается. Первыми станем обменивать «ударников».

Отчего-то никому сидеть особенно долго в плену не хотелось.

На меня теперь тоже никто не обращал внимания. А мне позарез надо было выяснить, что же делает прославленная предводительница интербригад на планете, где непонятными средствами уничтожено всё гражданское население, в считанные минуты подавлена вся планетарная оборона, имперские части, расквартированные здесь, перебиты так же, словно беззащитные овцы стаей голодных волков.

И ради этого, наверное, можно было пойти куда дальше, чем я сперва собирался это сделать. Тем более – само собой – никто из нас ничего не знал о том, что происходит за пределами повстанческого лагеря. Чем заняты имперские силы, что случилось на базе, куда обрушился удар Тучи, отозвался ли кто-нибудь на наши просьбы о помощи? Впрочем, если кто-то и отозвался, сейчас он в лучшем случае рассматривает пустое место. Нет, – оспорил я сам себя, – не совсем пустое. Стреляные гильзы в траве, чёрные проплешины от напалма. Кровь. Обрывки одежды. Достаточно для того, чтобы военный человек разобрался в происшедшем. Не говоря уж о нашем вертолёте – или о том, что от него осталось.

Очевидно, повстанцы ничуть не опасались вероятности быть засечёнными со спутников. Не готовились они и отражать атаку Тучи – во всяком случае, у нас огнемёты понатыканы были на каждом шагу, здесь их не было вообще. И брони у мятежников тоже не было. Они следили за небом, но – радарами, явно поджидая или штурмовиков, или транспортников с десантом. Задирали острые носы на пусковых зенитные ракеты. Чтобы выстроить такую базу – со всеми этими капонирами, блиндажами, бункерами, горджами, потернами и прочими ухищрениями военно-инженерного искусства, потребовался бы не один месяц, если не год. Не заметить такое строительство с той же орбиты невозможно. Значит, те, кто обязан был по должности заметить, вопиющие факты просто проигнорировал. У интербригад есть прикрытие в самых верхах? Кто-то в имперских штабах у них на содержании? Интересно, ведь интербригады – «некоммерческие национально-патриотические организации, осуществляющие свою деятельность на добровольные пожертвования». Хорошие у них, видать, были жертвователи. Щедрые и бесстрашные – такие деньги отваливать! Да ещё кому – вчерашним террористам! Не ровен час, заинтересуется охранка – что тогда делать?