Череп епископа - [12]

Будущий дерптский епископ отдал себя служению целиком и полностью, угадывая не только явные, но и скрытые пожелания учителей и вышестоящих священников, никогда не морщился, получая странные на первый взгляд поручения, не жалел ни себя, ни отданных под его руку послушников. Теперь он радовался, что не остался ютиться на отцовской земле, где бедный Густав наверняка по-прежнему питается только размоченном в вине хлебом, и только в большие праздники позволяет себе кружку молока. Что касается его самого — то получив возможность съедать на завтрак хоть целого теленка епископ дерптский утратил к чревоугодию всякий интерес. Наоборот: теперь он предпочитал, как и в детстве, начинать день с гренок, замоченных в кислом вине, и лишь перед торжественными богослужениями согревал горло кружкой горячего молока.

Хозяин замка вновь усмехнулся, вспомнив, что слухи о его аскетизме достигли не только императора Священной Римской империи, но и Святого престола. Знали бы они, что вместо вина он нередко использует куда более питательный напиток…

Дневной свет, постепенно просочившись через окна в пустынный зал, окончательно разогнал тени, и в стене за камином стала видна узкая дверь. Промакнув губы кружевным платком, епископ поднялся, подошел к очагу, снял с каминной полки один из приготовленных там факелов, зажег его и уверенно толкнул собранную из деревянных брусков створку.

Крутая каменная лестница плотно обвивала камин — точнее, каменный фундамент камина. Три десятка ступеней, и хозяин замка ступил в расположенное под залом помещение, кажущееся ослепительно-белым из-за множества смотрящих со всех сторон черепов.

Три с половиной века назад, в тысяча двести двадцать четвертом году, когда доблестные христианские воины взяли Дерпт, носивший тогда нечестивое имя Юрьев, они вырезали все население города и соседних деревень от глубокого старика и до новорожденного младенца. В те дни у крестоносцев, принесших на эту дикую землю истинную веру и европейскую цивилизацию, черепов имелось в избытке. Крепкими костяными кирпичиками новые властители мостили полы и стены подвалов, дно каналов, засыпали их в вечно жидкие колеи дорог. Черепа тупоголовых эстов, ливов и прочих славян оказались воистину непрошибаемы, век за веком крепко удерживая на себе стены немецких замков, католических костелов и крепостных валов.

Вот и сейчас на повелителя западных берегов Чудского озера смотрели черные глазницы выбеленных временем целехоньких черепов — смотрели со всех сторон, смотрели из-под ног, смотрели из небольшого очага и из узких, уходящих наверх продыхов. Каждым своим шагом дерптский епископ попирал нечестивых язычников.

Помимо очага, в помещении имелось еще две железных жаровни, одна из которых стояла рядом с грубо сколоченным столом, а вторая — у подножия кресла святого Иллариона, отличающегося от обычного только торчащими из спинки, сиденья и подлокотников множеством кованых гвоздей, да колодками для ног внизу. За креслом возвышалась «железная дева» — два деревянных силуэта, с выемкой по форме человеческого тела внутри, ощетинившиеся множеством мелких гвоздей. Рядом красовалась «дева нюрнбергская» — в ней вместо сотен маленьких гвоздиков человеческую плоть поджидало два десятка длинных, темных от засохшей крови ножей. Окружали эту коллекцию средств для вершения правосудия: несколько тисочков самой разной формы и размера, влажный от сырости крест святого Андрея, с толстыми ремнями на концах скрещенных бревен, развешанные над верстаком клещи-пауки, имеющие привычные каждому кузнецу рукояти, но до странного вычурную форму рабочей части. На самом верстаке лежал, готовый к немедленному употреблению, обычный комплект из семи пыточных ножей.

Впрочем, епископа плоды садистской фантазии детей Божьих, сотворенных по Его образу и подобию, ничуть не заинтересовали. Он скользнул по ним безразличным взглядом, пересек комнату и откинул полог, закрывающий проход дальше, в самый сокровенный уголок.

За пологом находилась естественная пещера около пяти метров в диаметре, с низким потолком и неровным полом. С одной ее стороны лежало, закрепленное на высоте трех футов большое распятие, с другой — свисал с потолка белый полупрозрачный камень. Под камнем стоял трехногий медный столик, с нацеленным вертикально вверх, бронзовым острием, а под столом, вмурованное в такой же полупрозрачный камень, таращилось наружу странное существо: вытянутая вперед, похожая на спелый кабачок голова, с круглыми глазами и чуть приоткрытой пастью; скрюченное, покрытое короткой шерстью тело; ноги с огромными когтистыми ступнями и слегка разведенные в стороны мохнатые крылья на спине.

Епископ вставил рукоять факела в специальный держатель, опустился на колени, поцеловал камень в то место, куда был устремлен взгляд навеки замурованного уродца, затем выпрямился во весь рост и торжественно перекрестился: от пупка ко лбу, и от левого плеча к правому:

— Прости меня, Лучезарный, за невольное отступничество во имя сохранения должности своей и обуздания смертных.

Хозяин замка низко поклонился, после чего сел перед столиком прямо на распятие.