Черемош (сборник) - [16]

Вон, на придорожной полосе мужик в тельняшке косит рослую траву. Шаг за шагом, мерно, в охотку, – загляденье. Помню, пацаном брали меня на косьбу. У деда коса под травой шипела. Больше всего хотел тогда косить и сапоги тачать. В ту пору все село, считай, босоногое было.

Конечно, кто с малолетства только асфальт нюхал, ему потеха: махай, дядя, старайся, стряхивай пот. Другие, мол, в космос пуляют, а ты, чурка, косой бжикаешь…

Кому – смехи, а мне на того мужика смотреть отрадно. Должно быть, в этих краях родники целебные или почва влияет, и не родятся здесь олухи да злыдни. Жаль, нет остановки – проверить.

Мы по шпалам – вперед да вперед…

И самолетом летать – не то. Все втихомолку ждут – прилетим или навернемся. Вниз глянешь – жуть, себя жалко. С такой верхотуры ахнуть – фотокарточку не соберут.

А в поезде живешь на полную катушку: и постель тебе, и радио, и пивко разносят, и в подкидного сыграешь.

Климат особый в вагоне есть, каждый сочувствия ищет. Смотришь – бабенка у окна скучает. Будто невзначай вопрос пустяшный бросишь, тары-бары-растабары – и у тебя ее адресок.

Уж не говорю, что все новости без газет узнаешь. Порой, последнее вранье – глядишь, и правдой обернется. Дым в карман не спрятать…

В тот раз только и разговоров, что скоро деньги менять будут. Народ, понятно, бросается всякого товару накупать, самого завалящего, без надобности в хозяйстве, лишь бы бумажки зазря не пропали. В той реформе, при Никите, деньги трудно считать было. Обменяли – считать нечего. Так что научены.

Слышу, про урожай заговорили – тоже веселая статья. Бабка у окна все журится: чего они, бедолаги, здешние, едят?

– У нас, – говорит, – на Винничине, за одним полем еще поле начинается, а здесь – другие сутки еду – луга да леса…

– Не тушуйся, бабуся, – утешает парень рядом. – Они тут дармовой самогон гонят.

– Из чего?

– Из дерева. Наука дошла.

– Дуришь, поди, старую.

– Бабуся, рецепт конкретный: из куба леса двадцать пять литров выходит. Пятьдесят банок первача.

– Ой ли? Лес-то, видать, сырой.

– Наоборот. Наукой доказано: сухой – больше литража дает.

– Сынок, будь ласков, поделись! Зять у меня, сам понимаешь…

– Слушай сюда: берешь куб леса, распустишь на доски… На пилораме…

– Чего?

– Доски загонишь и купишь зятю водяру.

Бабка рот закрыть забыла, думает.

Так всю дорогу – байки, трепотня.

Отмечаться в вагон-ресторан ходили. Правда, была у меня в чемодане бутылка коньяка, но не трогал. Перед отъездом Шевцов принес.

– Передай, – говорит, – если потребуется.

– Там, парень, таким пустяком не обойдешься.

А на Ване хоть кол теши, бормочет: коньяк-то армянский, попробуй достань… Ладно, думаю, чего спорить – знаю ведь, с кем связался…

3

Так и доставил коньячок в целости. Чемодан у приятеля в прихожей поставил. Дома только дочка его была, школьница.

– Папа, – говорит, – скоро придет. Вы посидите, дядя Вася, я к подружке сбегаю за уроками.

Делать нечего, жду кореша.

Квартира у него новая, кооператив, есть где разгуляться. Тюль на окнах. Мебель чешская. В буфете за стеклом – рюмки разные блестят, ножки у них, как соломинки, в руки взять боязно. Я до такой посуды не больно охоч. Стакан надежней, и размер другой. Может, только для форса…

Покрутился я по квартире, кухню проведал, ванную тоже. Тут мне мысля: чего, думаю, впустую время терять, устрою банный день. С дороги не грех бы помылиться.

Но ванна зачем-то фанерой накрыта, без зазора. Поднял фанеру, смотрю, в самой ванне воды полно. Должно быть, запас держат для разной нужды. Нам не в новину – и в нашем городе эта катавасия: дают воду утром и вечером, а весь день из крана один воздух свищет. Видать, здесь та же система.

Кран проверил – напор нормальный, скупаться можно.

Выпустил из ванны застойную воду – всю до последней капли. Под горячий душ пристроился. В дороге меня сквозняк пробрал, нос заложило. Решил, хворь кипятком гнать. Попарился, как рак вареный.

Потом, понятно, затычку на место и опять полную ванну набурил, про запас. Фанерой накрыл, как было.

Наконец, хозяин явился. Рад, с порога на весь дом шумит:

– Васята-а-а! Вот это гость, едят тебя блохи!..

Обнялись, похлопали друг дружку, за жизнь спрашиваю.

– Жизнь стала лучше, но – короче, шея – длиннее, но тоньше!

Смеется – у самого загривок, что у борова.

Не успел разговор настроиться как следует, а он торопит:

– Пока моей благоверной нет, давай сообразим по чарке.

Подумал: без хозяйки пировать – плохая примета, не любят бабы эту самодеятельность. Но ему виднее. С другой стороны, спрашивается, чего тянуть: как-никак, друг приехал, не ханыга. Не каждый день встречаемся, да и про Шевцова вспомним заодно.

Увидел кореш мой коньяк, смехом зашелся.

– Ух ты! Целую поллитру приволок? – хрипит, по ляжкам себя колотит.

Невдомек, что за причуда его веселит, но виду не подаю, тоже дуриком лыблюсь.

Кончил он щеками трясти, отдышался.

– Не в обиду, Вася, но мне твой бутылек, как мерину – кобыла. Капля в море. Понял – нет? Пошли, ты свой человек… Пошли.

И тащит меня в ванную.

– Что это, как думаешь?

– Ванна, – отвечаю, – чтоб мыться.

Снял он фанеру.

– Верно, Василий, мыслишь. Правильной дорогой, товарищ! А это что, по-твоему?